Эрик Флинт - Горец
Мужчина ответил со смехом, и насчет него у Хелен сомнений вовсе не возникло. Видеть его лицо она не могла, но, казалось, сами слова истекали слюной.
Она слышала, как еду и воду поставили на пол возле тюфяка, который служил ей постелью. Мужчина снова что-то сказал и засмеялся. Женщина присоединилась к нему. Слушая это, Хелен подумала, что в жизни не слышала таких грубых и грязных звуков.
Но на этом все закончилось. Они не подошли к ней и не произвели одного из редких и очень беглых осмотров камеры.
Свиньи. Хелен скорчилась в позе полного подчинения. Мышка, сжавшаяся в присутствии кошек. Она сосредоточилась на дыхании.
Они вышли. Хелен, прежде чем пошевелиться, дождалась пока цепь не встала на место. Затем, шустро как мышка, она принялась по новой наполнять свои песочные часы.
Вода течет.
Кэти
Когда Зилвицкий закончил, Кэти ощущала себя сбитой с толку как никогда в жизни. Ничто из сказанного им не имело смысла.
— Но, конечно же, полиция…
Зилвицкий твердо покачал головой.
— Нет, леди Кэтрин. В этом посол Хендрикс и адмирал Юнг совершенно правы. Мою дочь похитили не обычные преступники. Это было своего рода политическим маневром. Полиция Лиги просто не готова к такому, а разведку Лиги подпускать к этому я не хочу. — Его квадратное лицо напряглось. — Этим людям я доверяю не больше хевов.
Кэти встала с кресла и подошла к окну. Не из-за желания насладится видом, просто она всегда ощущала необходимость встать на ноги, размышляя над сложными проблемами. Это было одной и характерных ее привычек, за которые её поддразнивали друзья. Иногда называли ее “Леди-Скакун”. Кэти считала эту кличку несколько гротескной, но признавала её логичность. Порывистая манера постоянно находится в движении, в сочетании со смехом, напоминавшим ржание, и высокой, нескладной фигурой, ей самой зачастую напоминали резвую кобылку.
Однако, оказавшись у окна, она сочла невозможным не отдать должное виду. Во всяком случае она за этот вид платила достаточно. Её апартаменты находились почти на самом верху одного из самых дорогих жилых комплексов столицы Лиги. Кэти смотрела на город с высоты почти двух километров над уровнем улиц. Насколько, во всяком случае, термин “уровень улиц” был применим к Чикаго. Какие бы другие изменения ни произошли с городом за тысячелетия его существования, Чикаго сохранил любовь к подземным проходам и крытым дорожкам. Что было логично, ибо климат — и ветер — не изменились.
Кэти взглянула вниз на переполненный мегаполис. Это было как заглянуть в гигантский каньон. По улицам, лежащим далеко внизу, и по множеству переходов, соединявших здания на каждом из уровней, текла копошащаяся подобно муравьям толпа. Казалось, что большинство людей пребывают в жуткой спешке. Что, на самом деле, так и было. Для миллионов работающих в центре Чикаго был обеденный час. И это, тоже, не изменилось за прошедшие века. Обеденного времени вечно не хватало.
Она внезапно встряхнула головой и повернулась к своим гостям. Хотя она никак не могла это знать, но быстрые, резкие движения напомнили капитану нескладную юную кобылку. В который уже раз человек про себя награждал её тем же старым прозвищем.
— Хорошо, я могу это понять. Наверное. Но почему вы столь уверены, что подход к делу посла и адмирала ошибочен? — Она подняла ладонь, расставив длинные, тонкие пальцы. — Да-да, капитан! Я знаю, что оба они полные задницы, но это не значит, что они не компетентны.
Она нервно улыбнулась своему гостю.
— Простите за выражение. Я знаю, что слишком много ругаюсь. Не могу с собой совладать. Это идет со времен, когда я была ребенком и была вынуждена посещать чопорные частные школы. Может быть поэтому я настолько бунтарка. — Она прогарцевала обратно к креслу и плюхнулась в него. — Во всяком случае так сказал психолог моих родителей. Лично я же считаю всё это полным дерьмом.
Антон
Разглядывая и слушая леди Кэтрин, Антон был потрясен тем, насколько её речь по стилю соответствовала движениям. Быстрая, взрывная, с минимумом уважения к грамматике. Эффект усиливали широкий рот и выразительные голубые глаза, а также грива вьющихся светлых волос. Единственной не вызывающей чертой лица женщины выглядел курносый нос, смотрящийся как глухонемой в оживленной деревне. А, невзирая на титул и деньги, лицо леди Кэтрин принадлежало поселянке, не графине. Вплоть до облупившегося на солнце носа. Разумеется, при её чрезвычайно бледной коже в этом вряд ли было что-то удивительное. Однако большинство мантикорских аристократок в первую очередь сочли бы перспективу риска обгореть на солнце унизительной. Антон подозревал, что с леди Кэтрин это мелкое унижение случалось часто и оставлялось безо всякого внимания.
Достаточно странно, но флотский офицер счел общее впечатление весьма очаровательным. Он пришел сюда неохотно, ведомый исключительно нуждой, и ожидая, что графиня ему придется ему не по душе. Как и все грифонские горцы, Антон Зилвицкий не переносил аристократию вообще, и представителей её левого крыла в особенности. И никто из мантикорской аристократии не был левее леди Кэтрин Монтень. Даже упертые прогрессисты, вроде леди Декруа, считали ее “безответственной утописткой”. Графиня Нового Киева, ультра-доктринарный лидер Либеральной партии, однажды в Палате Лордов отреклась от её слов, как от “опасной демагогии”.
Возможно, пришла ему в голову причудливая мысль, это оттого, что в отношениях с женщинами его привлекали противоположности. Его погибшая жена физически ни в малейшей степени не напоминала леди Кэтрин. Хелен была невысокой, смуглокожей и слегка полногрудой. Впрочем, в идеологическом смысле корреляций было больше. Хелен, что необычно для флотского офицера, в основном поддерживала прогрессистов — но только до определенного момента и всегда с крайне правых позиций. В том же, что касалось Флота, она всегда была настолько чистым центристом, насколько только возможно. И уж конечно её никогда не обвиняли — как с леди Кэтрин случалось бессчетное множество раз — в связях с опасными и склонными к насилию радикалами. Но, как и леди Кэтрин, Хелен излучала бурную энергию. И, хотя она редко срывалась на ругательства, Хелен точно также выражала свое мнение прямо и решительно.
Что было совсем не похоже на Антона, который всегда старался — и практически всегда в этом преуспевал — плотно и тщательно контролировать свои мысли и действия. Прозвище, которым его наградила жена, было Старина Каменнолицый. Даже его дочь, человек перед которым Антон раскрывался, поддразнивала его по этому поводу. Иногда она называла его Суровым Папочкой. Или просто Ледышкой.
