Наталья Деева - Хирург
— Ты хочешь, чтобы я их пригласил? Нет. Не хочешь их видеть? Не хочешь, чтобы виновного нашли? Хочешь? Непонятно. У тебя что, проблемы с милицией?
Девушка моргнула дважды и опустила ресницы.
— Ну, ты даёшь! И что, твоя провинность так серьёзна? Да. Ладно, расскажешь, когда сможешь. Если захочешь, конечно. Вижу, ты не жалуешь милицию. Наверное, в том, что было, отчасти их вина.
«Прямо телепат», — подумала девушка и ответила.
— Тогда я скажу, что ты забыла прошлое. Не беспокойся — они только рады будут дело закрыть.
«Всё равно менты отпустят бычару, у него денег много. Когда выяснится, что я отчима подрезала, меня же виноватой сделают». При мыслях о Вано навернулись слёзы бессильной ярости.
— Одну проблему решили. Оказывается, ты опасный человек, — в голосе Эдуарда проскользнула ирония.
«Интересно, кто он такой, и какой ему резон мне помогать?»
— Ты местная? — спросил гость, присел на край койки. — Не местная. Теперь понятно, почему тебя родственники не хватились. Сообщить им? Нет? Странно.
«А вдруг он мент переодетый? А я всё выболтала», — отругала себя она.
— Ты из этой страны?
Ольга не мигала и смотрела с вызовом.
— Чего испугалась? Не выдам я тебя. Я врач из соседнего отделения.
«Вот я балда! Он же всех медсестёр знает и гоняет их». От сердца отлегло.
До слуха снова донеслось мычание. Ольга подняла брови и указала глазами в сторону, откуда доносился звук.
— Это грустная история, — ответил Эдуард. — Богатый человек, в прошлом бандит. Орёл фамилия. Дотаскался по девкам — инсульт случился. Вот лежит никому ненужный и мычит — говорить пытается. Ему всего сорок четыре.
Хотя обычно Ольга презирала таких людей, в Орле видела брата по несчастью, и жалела. Единственным, кого она считала достойным такого наказания, был Вано.
— Что задумалась? Жалко? Он отойдёт, правда, говорить будет невнятно. И снова — девки, бани, казино. Пустой человек всегда пытается заполнить пустоту побрякушками.
«Интересно, мой отец тоже от меня отрёкся или мать запретила ему со мной видеться? Глупости. Разве можно запретить взрослому человеку? Если бы отец вот так мучился, я бы всё равно пришла. Интересно, а он, отец, пришёл бы, если бы ему сказали, что его дочь так плоха? А мать?» Ольга взглянула на Эда и позавидовала его детям. Больше всего ей сейчас хотелось, чтобы он говорил. Всё равно что, лишь бы не оставаться одной.
— Тебе, наверное, интересно, что сегодня двадцать пятое мая, — нарушил молчание Эдуард.
«Трое суток беспамятства и вчерашний день», подумала Ольга отстранённо и увидела входящую в палату медсестру — прямую противоположность Гули.
— Это Алла. Она делает перевязки. — Эд встал с койки, пожал холодную Ольгину руку. — Мне пора уходить.
«А как же книги? Музыка?» Ольга отыскала глазами плеер. Такая скорбь отразилась на её лице, что Эдуард замешкался у выхода и вернулся.
— Ладно, я останусь и включу тебе книгу после перевязки. Через полчаса Аллочка выключит, потому что тебе пока нельзя перенапрягаться.
«Можно подумать, я не напрягаюсь, думая о разных кошмарах. Эх, знал бы ты, о чём мои мысли! Пулей бы вылетел и больше не вернулся бы».
До чего же неприятной была перевязка! При каждом прикосновении внутри головы как будто что-то взрывалось. А ведь это только бинты развязывают. Когда в лоток полетели ватки, боль достигла апогея. Ольга зажмурилась. Процедура длилась целую вечность. Прикосновения прекратились, но в голове как будто пульсировал нарыв.
— Всё, уже всё, — проговорил Эдуард, вытирая её щёки.
Девушка приоткрыла глаза. Даже движения век причиняли страдание.
— Ты губу прокусила, — Ольга ощутила, как он давит на щёки, пытаясь открыть её рот.
«Чувства возвращаются! Господи! Это же счастье!»
А вот прикосновения салфетки к губам она не заметила.
— Пора ставить капельницу, — словно извиняясь, проговорила медсестра. — И колоть обезболивающее.
«Вот тебе и сказки на ночь»…
Он пожал плечами и сказал:
— Всё-таки не судьба тебе плеер послушать. Завтра я зайду с утра. Пока!
«Странный человек».
Единственным её удовольствием был морфий. Теперь она поняла, зачем наркоманы колются. Мир жесток и несправедлив. Принял дозу — и ты паришь в облаках.
Проснулась Ольга среди ночи. В её палате свет горел постоянно, но за окном было темно. День и ночь поменялись местами и лишились смысла. Прибор у стены уже не пищал — беззвучие казалось плотным, материальным. В гробовой тишине сознание рождало монстров прошлого. Девушка боролась с ними, но проигрывала. Всё, что ей оставалось — смиренно плыть по течению воображения, которое взбунтовалось и вышло из берегов.
Раньше Ольга считала позорным плакать на людях. Сейчас же она расклеилась, и слезам не было конца. Она тонула в жалости к себе, ворошила старые раны с усердием маньяка.
Больше всего страданий причиняли воспоминания о Вано. Память снова и снова возвращалась в минуту, когда Ольга села в проклятый автомобиль. И ведь понимала, что вернись она в решающий момент с теперешними знаниями, поступила бы так же — не покорилась бы этому уроду ни за что на свете.
Воображение рисовало исходы, где всё благополучно. Можно было убежать, когда Вано покупал шампанское. Можно было по пути к морю попроситься в туалет и скрыться. И почему она не послушала внутренний голос? Сейчас спала бы, как миллионы счастливых людей. И вообще, зачем села в машину? Видела же, какое убожество за рулём.
«Дура, — ругала себя Ольга. — Комфортом соблазнилась. Ножки пожалела. Лежи теперь, как овощ на грядке, и не скули. Поделом тебе».
Когда тема недавних событий себя исчерпала, появилась тоска по близким. Если бы мать пришла хотя бы на пять минут, села рядом, положила руку и на лоб и сказала: «Держись, дочка, всё будет хорошо», Ольга всё бы ей простила.
«Зачем она меня родила? Или восемнадцать лет назад я была ей нужна, а потом стала помехой? Скорее всего, она для отца рожала. Надеялась, что ребёнок его удержит — не удержал. Получилось, напрасно мучилась. Скорее всего, так и было. Она родила второго ребёнка только потому, что отчим настоял, и назвала Тарасом — так, как он велел. Выходит, если отчим уйдёт к любовнице, Тарас тоже будет ненужным?»
Вдалеке застонала женщина, сорвалась на крик, забормотала.
«Ад, наполненный стонами. Так сделано специально, чтобы не страшно было отправляться на тот свет. Вряд ли там хуже».
Так она промучилась, пока за окнами не посветлело небо. Зарычали моторы машин, застонал ранний троллейбус. Кто-то пробежал по коридору. Скрипнула дверь. Стоны усилились, женщина перешла на крик. Она орала утробным голосом одержимой. Что с ней? Когда больно, кричат не так. Голос тише, тише. «Наверное, успокоительное укололи», — утешила себя Ольга. Радовалась она недолго — в соседней палате замычал больной с красивой фамилией Орёл.
