Айзек Азимов - Фантастическое путешествие II
Он попытался расслабиться. Но для этого требовалась не только воля, но и гравитация, так что попытка была бесполезной. Он просто закрыл глаза, замедлил дыхание. И попытался тихонько напеть мелодию Девятой симфонии Бетховена.
Наконец, он почувствовал себя в состоянии говорить.
— Извините, — пробормотал он, — кажется, я здорово дрожал.
Дежнев встрепенулся:
— Ага! А я-то все думаю, кто же первый признается?
— Это не вы дрожите, Альберт, — сказала Баранова. — Мы все чувствуем легкую дрожь. Это корабль.
Моррисон сразу же отреагировал:
— С ним что-то случилось?
— Нет, это связано с его теперешним размером. Корабль настолько мал, что на него действует даже броуновское движение. Вы знаете, что это такое?
Это был чисто риторический, формальный вопрос. Поверив, что выпускник физического факультета знает о броуновском движении, она оставила Моррисона в покое. Моррисон же вдруг обнаружил, что в уме пытается изложить свою концепцию броуновской теории.
Каждый объект, погруженный в жидкость, со всех сторон подвергается ударам атомов или молекул. Эти частички сталкиваются беспорядочно, но эта беспорядочность настолько незаметна из-за малого размера частиц в сравнении с телом, что не порождает заметного эффекта.
Если же объект уменьшится, эффект от броуновского движения станет заметнее, потому что все меньшее и меньшее количество частиц будет ударяться о него в единицу времени:
Корабль был сейчас достаточно мал, чтобы реагировать на беспорядочные толчки частиц и летать из стороны в сторону. А легкое движение и создавало эффект дрожания.
— Да, мне следовало раньше подумать об этом, — сказал Моррисон. •— Дрожание будет возрастать при дальнейшем уменьшении.
— Безусловно нет, — возразила Баранова, — появятся другие, противодействующие эффекты.
— Я не знаю ни одного, — насупившись, пробормотал Моррисон.
— И тем не менее, они появятся...
— Оставь это теории, — нарочно благочестивым тоном посоветовал Дежнев, — теории известно все.
Моррисон заметил:
— Думаю, эта вибрация может вызвать морскую болезнь.
— Конечно, может, — сказала Баранова, — но против нее имеется специальный химический препарат, сходный с тем, который используют космонавты. Нам ввели его.
— А мне — нет, — мрачно заметил Моррисон. — Мне не только не ввели его, но даже не предупредили об этом.
— Мы старались давать как можно меньше информации о всех неудобствах и опасностях для вашего же спокойствия, Альберт. Что же касается препарата, то вы приняли его за завтраком. Как вы себя чувствуете?
Моррисон, который от этих разговоров о морской болезни уже начал чувствовать легкие позывы к рвоте, решил, что чувствует себя прекрасно. Изумившись, он подумал, что сейчас мозг легко подчиняет себе тело. Он тихо сказал:
— Терпимо.
— Хорошо, — констатировала Баранова, — потому что мы уже находимся в токе крови академика Шапирова.
38.
Моррисон всматривался в прозрачную стену корабля. Кровь? Он ожидал увидеть нечто красное. И что же? Он даже слегка прищурился, но не разглядел ничего. Даже света прожектора. Вот так же он мог ничего не увидеть, находясь в лодке, дрейфующей на спокойной поверхности озера в темную безлунную ночь.
Неожиданно он подумал о другом. Строго говоря, свет внутри корабля имел длину волн гамма-лучей. Хотя такая длина являлась результатом минимизации обычного видимого света, для минимизированной в такой же степени сетчатки глаз эти волны внутри корабля все же являлись световыми и имели их свойства.
Снаружи, за корпусом, где заканчивалось действие минимизации, фотоны увеличивались до размера обычных, а те, которые возвращались к кораблю, уменьшались, пересекая границу поля минимизации. Другие, возможно, уже привыкли к этой парадоксальной ситуации, но у Моррисона попытки осознать эффект существования некоего минимизированного островка в море нормальной жизни вызывали головокружение. Была ли граница, разделяющая минимизированный мир и нормальный, видимой?
Занятый этой мыслью, он шепотом спросил Калныню, склонившуюся над своими приборами:
— Софья, когда световые волны покидают поле минимизации, они отдают тепловую энергию, а когда, отраженные, возвращаются в корабль, то для того, чтобы снова минимизироваться, они поглощают энергию. Эту энергию они получают от нас. Я прав?
— Абсолютно, — ответила Калныня, не отрывая глаз от приборов. — Наше использование света порождает небольшую, но постоянную потерю энергии, однако наши двигатели позволяют восполнить ее. Так что потеря незначительна.
— А мы сейчас действительно находимся в потоке крови?
— Да. И бояться этого не надо. Наталья, возможно, скоро включит наружное освещение, и ты сможешь лучше разглядеть все снаружи.
В эту же минуту Баранова подала сигнал:
— Готово! А теперь можно отдохнуть несколько минут.
Вспыхнули огни. Сразу смутно стали видны объекты вне корабля. Он все еще не мог хорошо рассмотреть их, но среда снаружи больше не казалась однородной. В ней плавали какие-то объекты. Пожалуй, это действительно, была кровь.
Моррисон пошевелился, ощущая неловкость от ремней:
— Но если мы находимся в потоке крови, температура которой 37 градусов по Цельсию, мы...
— Температура в корабле регулируется с помощью кондиционеров, — сказала Калныня. — Поверьте, Альберт, мы продумали все.
— Вы-то, возможно, продумали. Но я к этому отношения не имел. Как вы сможете регулировать температуру, не имея на борту вентиляции?
— Вентиляции действительно нет, но имеется воздушное пространство снаружи. Микроплазменные двигатели выбрасывают поток субатомных частиц, масса которых после минимизации почти равняется нулю. Благодаря этому они движутся почти с около-световой скоростью, проходя через материалы так же легко, как нейтрино. Меньше чем через секунду они оказываются во вне корабля, унося тепловую энергию, — температура внутри корабля понижается. Теперь ты понял?
— Понял, — пробормотал Альберт. Это было вроде бы оригинальное решение, но, в конце концов, вполне очевидное для тех, кто привык мыслить категориями минимизации.
Моррисон заметил, что лампочки на пульте, за которым сидел Дежнев, как и на приборах Калныни, светились. Он с усилием приподнялся, пытаясь увидеть дисплей компьютера Конева.
Увиденное Моррисон принял за схему кровообращения шейной области. Натянувшиеся ремни безопасности вынудили его снова сесть, он успел заметить на экране маленькую красную точку, отмечающую положение корабля в сонной артерии.
![Джон Беркли - Крепкий орешек II. Шесть дней Кондора [сборник]](/uploads/posts/books/159220/159220.jpg)
