Роберт Шекли - Десятая жертва
ГЛАВА 16
В Колизее царила глубокая ночь. Она, словно водоросли, льнула к древним камням. Ее благоговейная целостность нарушалась светом дуговых ламп, установленных в несколько рядов. Внизу, на песке арены, впитавшем когда-то так много крови, полдюжины операторов хлопотали у своих кинокамер. Танцовщицы ансамбля "Рой Белл", расположившись на специально выстроенной сцене, отдыхали после репетиции и обсуждали животрепещущую проблему - как избежать сечения волос. Недалеко от них, в автобусе, набитом приборами и аппаратурой, сидел Мартин, в последний раз проверяя углы захвата съемочных камер. В этот новый командный пункт он перебрался из бального зада Борджиа. В зубах у Мартина была зажата тонкая черная сигарета. Время от времени он вытирал слезившиеся глаза. Позади него у маленького столика сидел Чет. Он раскладывал пасьянс, что свидетельствовало о колоссальном нервном напряжении. Коул сидел за спиной Чета. Свидетельством его колоссального нервного напряжения было [279] то, что он беспокойно дремал в своем кресле. Внезапно он проснулся, потер глаза и спросил: - Где она? Почему не поддерживает с нами связь? - Успокойся, малыш, - произнес Мартин, не оборачиваясь. Он уже в сотый раз проверял углы действия своих съемочных камер, и это свидетельствовало о нервном напряжении, ничуть не меньшем, чем у других, менее значительных людей. - Но она уже давно должна была выйти на связь! - раздраженно сказал Коул. - Тебе не кажется... - Мне ничего не кажется, - перебил его Мартин и велел камере номер три отодвинуться назад на полтора дюйма. - Клади черную десятку на красного валета, - подсказал Чету Коул. - Тебе не кажется, что не следует совать свой нос в мои дела? заметил Чет ласково-зловеще. - Успокойтесь, парни, - добродушно произнес Мартин. Прирожденный руководитель, он инстинктивно чувствовал, когда следует ободрить подчиненных, а когда осадить. Спокойным голосом он распорядился наклонить камеру один на полтора градуса. - Но ведь она должна была уже выйти на связь! - повторил Коул. - Она не докладывала о развитии событий с момента приезда на пляж поклонников солнечного заката. С тех пор прошло шесть или семь часов! Она не отвечает на вызо[280] вы. Что угодно могло с ней произойти, поверьте мне, что угодно! Вам не кажется... - Возьми себя в руки, - холодно скомандовал Мартин. - Извините, - пробормотал Коул, поднося дрожащие руки к бледному лицу и потирая глаза. - Это все из-за напряжения, ожидания... Со мной будет все в порядке. Я сразу приду в себя, как только начнется работа. - Разумеется, малыш, - согласился Мартин, - на всех нас влияет ожидание, - и рявкнул в микрофон: - Прекратите наклон, камера один, и поднимитесь ровно на полдюйма! И, черт побери, двигайтесь медленно! - Красная двойка на черную тройку, - подсказал Коул Чету. Чет не ответил. Он уже принял решение убить Коула сразу после того, как добьется увольнения Мартина. Кроме того, он решил убить мистера Фортинбраса и Кэролайн, а также своего шурина в Канзас-Сити, который без конца изводил его: "Ну, как дела у создателя образов?". Кроме того, он решил... Дверь автобуса открылась, и вошла Кэролайн. - Здравствуйте, парни! - произнесла она приветливо. - Здорово, малышка! - небрежно отозвался Мартин. - Как дела? - Все прошло гладко, - ответила Кэролайн. - Я сразу раскусила его, поговорила с ним, и он согласился на телевизионное интервью утром. [281] - И никаких трудностей? - равнодушно поинтересовался Чет. - Никаких. Он согласился почти без уговоров, с самого начала все шло по-деловому. Аванс - пятьсот долларов и пятьсот долларов утром перед началом съемки. - Отлично, просто великолепно, - обрадовался Мартин.. - Но чем ты занималась после этого? Я хочу сказать, что прошло пять часов с момента, когда ты должна была выйти на связь, и мы, вполне естественно, беспокоились о тебе. - Дело было так, - начала Кэролайн. - Я уже собиралась уходить, но решила познакомиться с ним поближе, поэтому и вернулась. Мы выпили по коктейлю, затем пошли на прелестный маленький пляж, сидели, разговаривали и смотрели на звезды. - Очень хорошо, - улыбнулся Мартин. Угол его левого глаза начал подергиваться в нервном тике. - Какое у тебя создалось о нем впечатление после близкого знакомства, а? - Он чудесный человек, - произнесла Кэролайн с мечтательным выражением на лице. - Видишь ли, он пытался расторгнуть свой брак в течение двенадцати лет, а тем временем жил с этой безумной Ольгой, а теперь, когда брак расторгнут, он не хочет жениться на Ольге. - Очень интересно, - сказал Мартин. - Между прочим, он не хочет больше ни с кем вступать в брак, сообщила Кэролайн, - даже со мной. [282] Чет выпрямился так внезапно, что рассыпал карты. - Что ты сказала? - спросил он. - Я сказала, что это похоже на любовь, - ответила Кэролайн. - Что значит "любовь"? - произнес Чет. - В твоем контракте четко и ясно сказано, что тебе запрещается влюбляться в кого бы то ни было во время подготовки и осуществления твоего десятого убийства. Более того, там особо оговорено, что тебе запрещается влюбляться в свою жертву. - Любовь, - спокойно заметила Кэролайн, - существовала задолго до появления контрактов. - Зато контракты, - вмешался Мартин, не скрывая ярости, - обладают гораздо большей юридической силой, чем любовь. А теперь послушай, беби, ведь ты не собираешься подвести нас, правда? - Нет, наверное, - покачала головой Кэролайн. - Он сказал, что тоже любит меня... Но если он не собирается на мне жениться, ему лучше умереть. - Вот что значит сила воли! - одобрительно отозвался Мартин. - Только никогда больше не забывай об этом, ладно? - Не забуду, можешь не беспокоиться, - холодно бросила Кэролайн. - Но тебе не кажется... - Мне ничего не кажется, - сказал Мартин. - Послушай, давай немного поспим, чтобы к утру быть свежими и отдохнувшими. Согласна? Вот и хорошо. Никто не возражал. Мартин отдал распоря[283] жения, и дуговые лампы медленно погасли. Операторы и танцовщицы уехали. Мартин, Чет, Ко-ул и Кэролайн разместились в "Роудраннере XXV", взятом Мартином напрокат, и отправились в отель.
Черная непроницаемая ночь нависла над Колизеем. Мрак пронизывали только редкие лучи рогатой луны, приближавшейся к полнолунию, которые проникали сквозь облака. Из древних камней сочилась тишина, и ощущение неминуемой смерти окутывало арену, которое будто поднималось от песка, давным-давно пропитанного кровью гладиаторов. Из сводчатого прохода вышел Поллетти. Его лицо было суровым. Следом шел Джино. - Ну? - спросил Поллетти. - Все ясно, - ответил Джино. - Она - твой охотник. В этом нет сомнений. - Разумеется. Я убедился в этом, когда она шла за мной к морю. Убийство перед телевизионными камерами!.. Какая реклама! Очень по-американски. - Я слышал, что так поступают теперь и в Милане, -- заметил Джино. И, конечно, немецкие охотники, особенно в Руре... - Знаешь, что она сказала мне сегодня? - спросил Поллетти. - Она сказала, что любит меня. А сама все время думала о моем убийстве. - Женское вероломство общеизвестно, - сказал Джино. - А что ты сказал ей? - Я ответил, что тоже люблю ее, - ответил Поллетти. [284] - А ты случайно не любишь ее на самом деле? Поллетти задумался. - Тебе это может показаться странным, но она действительно очень мила. Хорошо воспитанная девушка, очень застенчивая. - Она убила девять человек, - напомнил ему Джино. - Стоит ли винить ее в этом? Такие нынче времена. - Может быть, ты и прав, - согласился Джино. - Но что ты собираешься предпринять, Мар-челло? - Попробую осуществить контрубийство, в точности, как запланировал, ответил Поллетти. - Интересно, удалось ли Витторио организовать рекламу? - У него было очень мало времени, - покачал головой Джино. - Ничего не поделаешь. Думаю, он сумеет отыскать одного-двух спонсоров. - Да, ему, наверное, что-то все-таки удастся сделать, - согласился Джино. - Но послушай, Марчелло, а вдруг она догадается, что тебе все известно? Ее поддерживает крупная организация, богатая и могущественная... Может быть, стоит убить ее при первой возможности и не рисковать? Поллетти достал из кармана пиджака револьвер, проверил патроны и сунул обратно. - Не беспокойся, - сказал он. - Завтра в девять утра она придет ко мне для репетиции. Как ты думаешь, она подозревает меня? - Не знаю, - пожал плечами Джино. - Мне [285] известно лишь одно: женское вероломство безмерно. - Ты уже говорил это. Но мужское вероломство ничуть не уступает женскому. Все будет именно так, как я запланировал. Очень жаль, что она такая милая. - Женская прелесть, - заявил Джино, - как раз скрывает за собой вероломство. - Пожалуй, - кивнул Поллетти. - Как бы то ни было, я возвращусь. Мне нужно выспаться. А ты позаботься, чтобы Витторио ничего не напутал с подготовкой. - Ладно, - ответил Джино. - Спокойной ночи, Марчелло, - и желаю удачи. - Спокойной ночи, - ответил Марчелло. Они расстались. Марчелло сел в машину и поехал обратно на пляж, а Джино направился к ближайшему ночному кафе. Наконец Колизей опустел. Луна скрылась за облаками, стало совсем темно. Спустился белый туман, и на песчаной арене, казалось, появились призрачные тени, души погибших гладиаторов. Над пустыми трибунами носился ветер. В его порывах слышались приглушенные голоса: "Убей его!" Наконец сквозь неясный мрак на востоке стал проступать утренний свет. Начался новый неведомый день.
