Чарльз Стросс - Акселерандо
Не сказать, что Манфред надеется сразу же встретить бывшего министра самолично. Все, с чем ему доводилось встречаться — это холеный публичный аватар из киберпространства Кабинета Обсуждений, в строгом классическом костюме. И потому, подходя к двери с косяком, выбеленным известкой, и дергая дверной колокольчик Джанни, он никак не ожидает встретить мускулистого красавчика прямиком с картинок Том-Оф-Финланда[84], в одних только обтягивающих кожаных бриджах, непристойно выступающих спереди для завершения образа.
«Добрый день, я пришел на встречу с министром» - осторожно говорит Манфред. Айнеко, усевшаяся на его плече, пытается перевести - она издает торопливую и переливчатую череду трелей. На итальянском все, что угодно, звучит до жути торопливо.
«Ничего, я из Айовы» - говорит парень в двери. Он поддевает кожаную подтяжку большим пальцем и ухмыляется сквозь усы: «А по какому поводу?» Бросает через плечо: «Джанни! Посетители!»
«По поводу экономики» - осторожно говорит Манфред. «Я пришел сделать так, чтобы она вышла из употребления».
Красавчик, насторожившись, пятится от двери, и из-за его спины появляется министр. «А-а-а, синьор Макс! Все в порядке, Джонни, я ожидал его». Джанни, этакий гиперактивный гном, укутанный в белый пушистый банный халат, стремительно производит ритуал приглашения. «Пожалуйста, проходи, мой друг! Я уверен, после своего путешествия ты устал. Дай джентльмену освежиться, Джонни. Ты предпочитаешь кофе или что покрепче?»
Пятью минутами спустя Манфред по уши утопает в мягком кресле, покрытом бычьей шкурой цвета топленого масла, кружка чудовищно крепкого эспрессо дымится, шатко пристроившись на его колене, а Джанни Витториа собственной персоной ораторствует о проблемах построения постиндустриальной экосистемы поверх бюрократического аппарата, корни которого уходят в эру упертого модернизма 1920-х. Джанни — визионер от “левых”, воплощение странного аттрактора[85] в хаотическом фазовом пространстве итальянской политики. Он - бывший профессор в области марксистской экономики, его идеи преисполнены убийственно честного гуманизма, и все, включая его врагов, утверждают, что он — один из лучших теоретиков со времен распада Евросоюза. Однако его интеллектуальная чистота не позволяет ему подняться на самый верх, а его соратники выражаются о нем куда менее сдержанно, чем политические враги - они обвиняют его в наиболее тяжком из всех политических преступлений, в том, что он ценит истину превыше власти.
Пару лет назад Манфред уже встречал Джанни - в чат-руме[86] на их политическом сервере. В начале прошлой недели Манфред выслал ему документ с детализацией встраиваемой плановой экономики, и предложением с ее помощью как следует поддать жару бесконечным попыткам Италии реконструировать свои правительственные системы. Если Манфред прав и все сработает, она станет острием прогресса, и отсюда начнется совершенно новая волна экспансии коммунизма, имеющая в качестве движущих сил гуманистические идеалы и настоящее превосходство в производительности, а не идеологию и выдачу желаемого за действительное.
«Боюсь, это невозможно. Мой друг, это же Италия. Каждый должен высказать свое веское слово, а иначе как же? Не все даже понимают, о чем мы говорим, но это ничуть не мешает им судачить. Обязательный консенсус ввели после 1945, чтобы не допускать того, что имело место прежде, однако ты представляешь, что у нас есть пять различных способов выпуска новых законов, из них два утверждены как средства экстренного выхода из тупика, и никакой из них не подействует, пока ты не привел хотя бы к какому-то соглашению всех? Твой план — смелый и радикальный, но вопрос его работы упирается в другой, гораздо более глубокий вопрос – почему работаем мы? И это своими корнями уходит к самому вопросу о том, что это такое — быть человеком. Не ожидай быстрого согласия».
Тут Манфред понимает, что потерял нить. «Я не понимаю» - говорит он, в самом деле удивленный. «Как человеческая сущность связана с экономикой?»
Министр резко вздыхает. «Ты весьма необычен. Ты не зарабатываешь денег, не так ли? Но при этом ты богат, ведь благодарные люди, которым помогла твоя деятельность, снабжают тебя всем, что тебе нужно. Ты похож на средневекового трубадура, добившегося милости у аристократии. Твой труд не отчуждается — он предоставляется по собственной воле, и средства производства всегда с тобой, они - в твоей голове». Манфред моргает: жаргон - явно технический, но какой-то причудливый, не имеющий аналогов в его опыте. Тревожный звонок из мира острого футурошока[87]… Манфред с удивлением обнаруживает, что непонимание зудит.
Джанни стучит по лысеющему виску костяшками пальцев, сморщенными, как орехи. «Большинство людей проводят опущенный им краткий срок здесь, в своих головах. Они не понимают, как ты живешь. Они похожи на средневековых крестьян, которые смотрят на трубадура и дивятся. Эта система управления плановой экономикой, которую ты изобрел, она восхитительна и элегантна. Наследники Ленина трепетали бы в благоговении. Но ее нельзя назвать экономикой нового века. Она - не человеческая».
Манфред чешет в затылке. «По мне, так в экономике дефицита нет ничего человеческого» - говорит он. «Но дело в том, что через пару десятилетий человек как таковой в любом случае устареет как экономическая единица. Все, что я хочу — это сделать так, чтобы каждый перед тем, как это случится, стал богаче своих самых смелых фантазий». Пауза, чтобы отпить кофе и подумать. И, раз уж время для честных признаний: «Ну, и отплатить по требованиям развода».
«Та-а-ак? Ну, мой друг, пойдем, я покажу тебе свою библиотеку» - говорит Джанни. «Нам сюда».
Джанни шагает прочь из светлицы с ее хищными кожаными диванами к винтовой лестнице из литого чугуна, которая пригвождает к крыше что-то вроде верхнего этажа, и идет вверх. «Человеческие существа не рациональны» - говорит он через плечо. «Вот в чем была главная ошибка экономистов Чикагской Школы, ошибка неолибералов перед всеми людьми, и ошибка моих предшественников тоже. Если бы поведение людей подчинялось логике, не было бы азартных игр, верно? В конечном счете в выигрыше всегда остается дом». Лестница вонзается в еще одну выбеленную, полную воздуха комнату с деревянным верстаком у одной из стен. На нем – трехмерный принтер в окружении кучи серверов, спутавшихся друг с другом кабелями. Сервера древние, как грех, принтер – только что из отдела разработки, новенький и дорогущий до жути. А стена напротив верстака от пола до потолка занята книжными полками, и Манфред присвистывает при виде этого изобилия древних средств хранения низкой вместительности. Много килограммов в одном гигабайте, а не наоборот.
