Пол Андерсон - Тау - ноль
— Будучи чуть менее цивилизованными и прочее, мы можем повысить наши шансы на то, что не исчезнем.
— Ты так боишься умереть?
— Нет. Мне просто нравится жить.
— Я задумалась вот над чем, — сказала она. — По-моему, твоя грубость непроизвольна, ты не можешь с ней справиться. У тебя просто был такой образ жизни. Или ты не хочешь ничего менять?
— Честно говоря, — ответил он, — увидев, во что превращают людей образование и культура, я все меньше и меньше хочу стать образованным и культурным.
Чувства прорвались в ней. Ее глаза затуманились, она потянулась к нему со словами:
— О, Карл, неужели мы станем снова повторять старый спор, сейчас, когда это, может быть, последний день нашей жизни? — Он стоял неподвижно.
Она продолжала торопливо. — Я любила тебя. Я хотела, чтобы ты был со мной всю жизнь, был отцом моих детей — на Бете-3 или на Земле. Но мы так одиноки, мы все, здесь посреди звезд. Мы должны делиться той добротой, которой можем поделиться, и принимать ее, иначе мы хуже мертвецов.
— Эти разговоры для тех, кто не умеет контролировать свои чувства.
— Неужели ты думаешь, что было какое-то чувство… что-то кроме дружбы и желания помочь ему справиться с его болью, и… и желания удостовериться, что он не полюбит меня всерьез… Устав полета гласит, в числе прочего, что мы не можем по дороге заключать официальные браки, поскольку слишком угнетены и не имеем…
— Стало быть, ты и я прервали отношения, которые перестали нас удовлетворять.
— У тебя появилось много других! — вспыхнула она.
— На некоторое время. Пока я не нашел Ай-Линг. Тогда как ты снова спишь со всеми по очереди.
— У меня нормальные потребности. Я не вступила в… не связала себя… — она задохнулась, — …как ты.
— Я тоже этого не сделал. Только, когда вокруг становится плохо, спутника не бросают. — Реймон пожал плечами. — Неважно. Как ты и подразумевала, мы оба свободные индивиды. Это было нелегко, но я в конце концов убедил себя, что неразумно и неправомерно питать неприязнь, потому что ты и Федоров воспользовались своей свободой. Не буду портить тебе удовольствие, когда ты сменишься с вахты.
— Я тебе тоже. — Она яростно терла глаза.
— Собственно говоря, я буду занят практически до последней минуты.
Поскольку мне не позволили официально набрать дружинников, я собираюсь искать добровольцев.
— Ты не можешь!
— Мне по существу не было запрещено. Я свяжусь с несколькими людьми конфиденциально — с теми, кто, вероятно, согласится. Мы постараемся сделать все, что в наших силах. Если потребуется. Ты скажешь об этом капитану?
Она отвернулась.
— Нет, — сказала она. — Прошу тебя, уйди.
Его ботинки громко простучали по коридору, удаляясь.
Глава 8
Все возможное было сделано. Одетые в скафандры, запеленутые в коконы безопасности, которые были привязаны к кроватям, люди на «Леоноре Кристине» ждали столкновения. Некоторые оставили включенными радиофоны своих шлемов, чтобы иметь возможность говорить с соседями по комнате; другие предпочли одиночество. Головы их были закреплены жестко, так что никто не мог видеть друг друга.
Каюта Реймона и Чи-Юэнь выглядела более унылой, чем большинство кают.
Чи-Юэнь убрала шелковые занавеси, которые украшали переборки и потолок, длинноногий столик, который она сделала, чтобы поставить на него чашу династии Хэн с водой и единственный камень. Убрала свиток с безмятежным горным пейзажем и каллиграфией ее деда, одежду, швейные принадлежности, бамбуковую флейту. Флюоресцентный свет холодно падал на некрашеные поверхности.
Реймон и Чи-Юэнь некоторое время молчали, хотя их радиофоны были включены. Он слушал ее дыхание и медленное биение собственного сердца.
— Шарль, — сказала она наконец.
— Да? — Отозвался он таким же спокойным тоном.
— Мне было хорошо с тобой. Я бы хотела прикоснуться к тебе сейчас.
— Я тоже.
— Есть одна возможность. Позволь мне прикоснуться к твоей душе. Застигнутый врасплох, он не знал, что ответить. Она продолжала. — Ты всегда держал большую часть себя закрытой. Я не думаю, что я первая женщина, которая тебе это говорит.
— Не первая. — Она услышала, как трудно ему это произнести.
— Ты уверен, что не делаешь ошибки?
— О чем тут говорить? Я не вижу особого толка в людях, главный интерес которых — в самокопании. В такой богатой вселенной это лишено смысла.
— Ты, например, никогда не упоминал о своем детстве, — сказала она. Я разделила свое детство с тобой.
Он невесело фыркнул.
— Считай, что тебе повезло. Подземные уровни Полигорска не слишком приятны.
— Я слышала о тамошних условиях. Но никогда не понимала, как они сложились.
— Управляющее Бюро не могло вмешаться. Миру на планете ничто не угрожало. Местные боссы слишком устраивали высшие фигуры нации, чтобы их сбросить. Как некоторые из военных вождей в твоей стране, я думаю, или Леопарды на Марсе до того, как были спровоцированы бои. В Антарктиде было невероятно много денег — для тех, кто не гнушался опустошением последних природных богатств, истреблением последних диких животных и растений, насилием над остатками первозданной природы… Он замолчал. Потом заговорил снова. — Ладно, все это позади. Интересно, лучше ли поведет себя человеческая раса на Бете-3. Я в этом сомневаюсь.
— Почему ты начал беспокоиться об этом? — спросила она приглушенно.
— Началось с учителя. Мой отец был убит, когда я был маленьким, и к тому времени, когда мне исполнилось двенадцать, моя мать практически окончательно скатилась на дно. Но у нас был учитель — мистер Меликот, абиссинец. Не знаю, как он оказался в нашей школе, в чертовой дыре, но он жил ради нас и ради того, чему нас учил. Мы чувствовали это, и наши умы пробудились… Я не уверен, что учитель сделал мне добро. Я начал думать и читать, а это привело к тому, что я стал говорить и действовать, из-за чего нажил неприятности, от которых пришлось бежать на Марс — неважно, каким образом… Да, все же, я полагаю, он научил меня добру.
— Вот видишь, — сказала она, улыбаясь под шлемом, — это не так трудно — снять маску.
— О чем ты говоришь? — возразил он. — Я только пытаюсь сделать тебе одолжение, не больше.
— Потому что мы скоро можем умереть. Это говорит о многом, Шарль. Я начинаю лучше понимать тебя. Даже в мелочах. Например, почему говорят, что ты был честным, но прижимистым в отношении денег — дома, в Солнечной системе. Почему ты часто бываешь грубоват и никогда не пытаешься хорошо одеваться, хотя тебе это было бы к лицу. Почему ты скрываешь свою одержимость под ледяным «Иди своей дорогой, если не хочешь идти моей»…
