Сергей Лукьяненко - Красная машина, черный пистолет (сборник)
– Ага.
– К Шерифу подались?
– Ага.
Двери в таверне были хлипкими, тонкими, к тому же плохо поставленными – со щелями, и потому Кабира слышала каждое произнесенное в коридоре слово в превосходном качестве.
– Значит, надолго свалили… – Обладатель первого голоса, грубоватого, резкого, выдержал многозначительную паузу, но, поскольку никакой реакции на реплику не последовало, был вынужден уточнить: – У тебя ключ есть?
– Ты девку, что ль, решил оприходовать? – удивился второй, сиплый.
– Да. – Резкий шмыгнул носом. – Она клевая.
– С придурью же.
– Все бабы с придурью. А сумасшедшие смешные, я их после войны много пробовал… – Теперь резкий хмыкнул: – Жаль, сейчас передохли все… Открывай.
Однако сиплый оказался трусоват. Несколько мгновений он переминался с ноги на ногу – Мата слышала его движения так, словно видела их, – после чего протянул:
– А Шериф не взбесится?
– Из-за чокнутой телки?
– Шериф Визиря привечает.
– А как Визирь узнает, что телку чпокнули? Она ему скажет? – Резкий хохотнул: – Она же с придурью! Молчит все время!
– И то верно.
Сиплый сдался, видимо, захотел попробовать необычного, того, что «давно передохло», поэтому в замке заскрежетало, дверь распахнулась, и падлы уверенно вошли в комнату. Сначала резкий, оказавшийся невысоким и очень плотным, почти квадратным, а за ним сиплый – длинный, плечистый… умерший первым: затаившаяся за дверью Мата вонзила ему в спину длинный нож, с хирургической точностью добравшись до сердца.
– Что?
Услышав предсмертный хрип приятеля, резкий начал разворачиваться, но не успел – падальщики хороши десятком на одного или забивая до смерти связанных рабов, а для подготовленного бойца они не страшнее грязи на ботинке.
Пока резкий поворачивался, Мата успела извлечь клинок, оттолкнуть бездыханного сиплого в сторону, сделать шаг вперед, вонзить нож в горло падальщика и даже посторониться, не позволяя хлынувшей крови заляпать одежду.
Затем Кабира прикрыла дверь, посмотрела на часы и недовольно нахмурилась: ей следовало выдвинуться на огневой рубеж еще тридцать секунд назад.
Каждый владелец аттракциона в обязательном порядке имел дворец, на худой конец – замок или крепость, а в нем – украшенную награбленным комнату, гордо именуемую «тронным залом». У кого-то побольше, для двухсот, а то и трехсот верных соратников, у кого-то поменьше, на полсотни. У кого-то на поверхности, у кого-то в подземном бункере. С разрисованными стенами или грубой кирпичной кладкой, с окнами-бойницами или без них. Разные комнаты были объединены общей декорацией – подиумом с креслом, на котором обожали проводить время возомнившие себя королями главари падальщиков.
В тронных залах они пировали, судили, встречали послов из соседних банд и униженных обитателей соседних поселений с дарами. Трон был главным символом их власти, им они гордились, за него держались, и многие, очень многие короли погибали на нем или совсем рядом, не в силах расстаться с ним даже перед смертью.
– Визирь!
– Шериф. – Гарик встал на одно колено, приложил правую руку к сердцу и склонил голову. Белый последовал его примеру.
– Встань, добрый друг, и подойди.
В отличие от Баптиста, который, случалось, разгуливал по Железной Деве в сопровождении лишь пары телохранителей, Арсения всегда охраняло не менее десятка падл, и приближаться к нему ближе чем на пять шагов запрещалось под страхом смерти.
– Кого ты привел в мой дом?
– Путешественника.
– Ты за него скажешь?
– Иначе я не рискнул бы входить с ним в твой аттракцион, Шериф.
– Чем он готов выразить мне уважение?
Подарки и подношения были обязательным элементом посещения аттракциона случайными людьми, и потому Равнодушный сделал шаг вперед.
– Я – хороший врач, Шериф Арсений, и тем могу быть тебе полезен.
– Ко мне обращаются на «вы», – строго заметил Шериф. Он не терпел панибратства.
Визирь незаметно изменил стойку, распределив вес тела для того, чтобы не тратить потом лишние миллисекунды.
– Когда ты узнаешь, кто я, Шериф Арсений, ты согласишься с тем, что я имею право на небольшое нарушение правил, – с прежней размеренностью произнес седой путешественник. – Моя слава опережает меня, и ты будешь удивлен.
– Откуда же ты явился? – ухмыльнулся главный падальщик.
– Из-за Периметра Дота.
И неожиданное признание вызвало удивительную и абсолютно неестественную тишину. Осекся и прищурил маленькие глазки Арсений, замолчали, будучи в полной боевой готовности, его телохранители, ошарашенно притихла «публика». Как и прогнозировал седой, первое признание удивит падальщиков и даст ему время произнести главную речь.
Громким голосом.
Гордо.
– Меня зовут Белый Равнодушный, – громыхнул он, глядя на врага в упор. – И ты, Шериф Арсений, должен меня помнить. Четыре года назад ты украл и убил моего сына. Когда же узнал, кого посмел тронуть, то сменил имя и сбежал сюда, на край Зандра, в надежде, что я тебя не достану. Но я здесь, Шериф Арсений, я пришел расплатиться.
А в следующий миг на улице взорвалась первая пуля «Хиросима», выпущенная из револьвера «Толстый Мэг»…
Когда речь заходит о страшных патронах анархистов, ключевым словом для определения их заряда является не «микроскопический», а «ядерный». И если вы это понимаете, вы не задаете глупых вопросов типа: «Какая сила разнесла на куски двухэтажный каменный дом?» или «Когда вернется улетевший к облакам тяжелый танк?». Вы знаете, из-за чего появляются воронки чудовищных размеров и почему панически мечущиеся падлы в буквальном смысле исчезают в пламени…
Шесть взрывов – пауза, поскольку Кабире нужно вставить в каморы «Толстого» новые «Хиросимы», – и снова взрывы. Шесть. И снова пауза.
И паника.
И гибнущая Безнадега, исчезающая в пыли, дыму и разлетающихся обломках.
Горящие и тонущие суда, плавящаяся техника, периодически фонтанирующая огнем взрывающихся боекомплектов, здания, рушащиеся и растворяющиеся в пыльных облаках, и трупы, трупы, трупы… И невозможность ответить, поскольку анархистка засела в господствующем над аттракционом Нижнем Балконе и уничтожила пост, позаботившись о том, чтобы до нее не смогли добраться.
Безнадега умирала в огне, и только во дворец до сих пор не прилетело ни одной кошмарной пули.
