Исай Давыдов - Я вернусь через тысячу лет. Книга 1
– Пора!
Я выключаю телевизор, мы ложимся на койки и пристёгиваем ремни. Надо сейчас лечь поудобнее. Потом не повернёшься.
– Объявляется старт! – Это опять голос Эрвина.
– Дай руку, Сашка! – просит Бирута.
У нас очень узкая каюта. Нам легко протянуть друг другу руки.
Мы сцепляем пальцы, но ненадолго. А потом на нас наваливается что-то невидимое, но страшно, неимоверно тяжёлое, и обрывает сознание.
4. Двадцать лет спустя
Вначале стало тепло. Просто тепло – и ничего больше. Было необычно приятно ощущать эту теплоту.
Потом я почувствовал, что затекла спина. Захотелось повернуться.
Но повернуться не удалось. Что-то мешало. А… так это же людоеды связали меня! Я лежу возле их костра. Скоро они меня зажарят и съедят.
Я рванулся, но напрасно. Связали крепко.
И в то же время я хорошо знал, что могу себя развязать. Стоит только двинуть руками.
Странно, почему людоеды не связали руки?
Однако двинуть руками тоже не удалось. Не двигались.
Видно, людоеды не такие уж дураки…
А при чём тут, собственно, людоеды? Ведь они – на Рите, а мы ещё не прилетели…
Ага! Мы летим! Значит, надо просто расстегнуть ремни!
Теперь руки двигались. Они медленно, неуверенно расстегнули оба ремня, и я пошевелил ногами и повернулся на бок.
Это было такое блаженство, какого я не испытывал никогда. Просто невозможное блаженство!
Почему-то я знал, что оно скоро кончится, а хотелось продлить его подольше. Хотелось провалиться в это блаженство, нежиться и плавать в нём.
Но что-то мешало.
Нет, нигде ничто не давило. Мешало что-то внутри.
Что же?
«Рута! – вдруг вспомнил я. – Как же Рута? Ведь ей, наверно, тоже хочется повернуться!»
Я открыл глаза. В каюте был полумрак. Как зимней ночью перед рассветом.
Бирута лежала на спине – прямая, неподвижная.
Мне показалось, что она не дышит, и я испуганно приподнял голову.
В голове сейчас же отдалось какой-то пустой и звонкой болью. Но я успел услыхать дыхание Бируты. Правда, совсем лёгкое, совсем слабое.
Потом я снова лежал и чувствовал медленно просыпающуюся в груди жажду и думал о том, что надо спустить на пол ногу. Только одну ногу!
Это невероятно, нечеловечески трудно. Но всё-таки я её спустил и коснулся пальцами пола.
Другая нога спускалась ещё труднее. Вначале её надо был подтащить к краю койки, перекинуть через него…
«Теперь – сесть!» – скомандовал я себе.
Я приподнял голову и снова почувствовал в ней звонкую пустую боль. Но опускать голову уже нельзя – тогда не сядешь Просто надо пересилить боль.
Перебирая руками по краю койки, я приподнялся и сел. И прислонился спиной к стене. Стена была тёплая, приятная, какая-то ласковая. Сидеть бы так да сидеть!
Пить хотелось всё сильнее. Жажда надвигалась, накатывалась волнами.
«Надо освободить Руту!» – вспомнил я и качнулся вперёд.
Но встать не удалось. И я чувствовал: не удастся. И тут же понял, что это, в общем-то, и не нужно. Ведь Бирута – совсем рядом.
Она дышала легко, еле слышно. Но вот у неё дёрнулись пальцы рук, затем ноги. Потом вся она содрогнулась, и я понял, что ей мешают ремни.
Я нагнулся и расстегнул их.
Бирута, будто только этого и ждала, глубоко вздохнула и повернулась на бок. Хотелось поцеловать её. Но для этого надо встать. А я не мог.
Ещё немного я посидел, глядя на сладко спящую Бируту и пытаясь вспомнить, где вода. Где-то близко должна быть вода.
Но, так и не вспомнив, повалился на койку и поднял ноги.
«Сейчас засну! – подумал я. – А спать нельзя. Ведь нас будят на дежурство!»
Я прислушался. Очень тихо. Только где-то далеко, за многими стенами и многими дверьми, что-то непрерывно и глухо гудело.
Нестерпимо хотелось пить. Я готов был закричать, завыть от жажды.
Но не было сил кричать. И не я успел: провалился в сладкую непроглядную черноту.
5. «Пейте понемногу!»
– Сашка! – услышал я. – Сашка!
«Голос Руты! – пронеслось в мозгу. – Чепуха! Она ещё спит! Это просто снится!»
– Сашка! – Я почувствовал лёгкое прикосновение.
«Это Рута! – опять подумал я. – Но она же спит!»
И открыл глаза.
В каюте было почти светло. Рассеянный мягкий, какой-то незаметный свет.
Бирута сидела на своей койке и глядела на меня.
Я улыбнулся.
Она тоже улыбнулась – неуверенно, робко, словно боялась, что губы не двинутся.
– Доброе утро, Рут!
– Это ты расстегнул мне ремни?
– Что ты!
– А кто же?
– Господь бог. Больше некому.
– Значит, ты уже вставал?
– Кажется.
– Когда?
– Разве упомнишь?
– Нам пора дежурить, да?
– Видимо. Иначе бы не проснулись.
– А ты можешь сесть, Сашка?
– Наверно, могу.
Я стал медленно и трудно опускать с койки ногу. Как тогда, впервые.
Но неожиданно она опустилась легко и быстро. И другая нога – ещё легче. И я сел – просто, без напряжения, будто обычным утром проснулся и сел.
И снова почувствовал жажду.
И почувствовал, что могу теперь встать. Раньше – не мог, а сейчас – могу.
Я встал – и всё закачалось перед глазами.
– Нельзя же так! – услышал я голос Бируты. – Нельзя же сразу!
Я лежал на полу, между койками, и Бирута протягивала мне руки.
Но почему-то я боялся ухватиться за них. Ухватился за свою койку и тяжело перевалился через край.
Теперь я снова лежал.
– Глупый! – Бирута улыбалась. – Забыл, как нас инструктировали? Не спешить! Только не спешить!
– Нас инструктировали с запасом. Инструктируют всегда с запасом.
– А ты хочешь на пределе? Когда можно будет, тебе скажут.
– Если бы я ждал, пока скажут, ты бы ещё была пристёгнута.
– Ну и что?
– Ты хочешь пить, Рут?
– Безумно!
– Где-то здесь должна быть вода…
– Астронавты Тарасовы! – услышали мы тихий голос из динамика над дверью. – Астронавты Тарасовы! Просыпайтесь! Пора!
Там, далеко, в рубке, помолчали. Что-то прошелестело перед микрофоном – то ли бумага, то ли плёнка. Потом заговорили снова:
– Здравствуйте, ребята! Это я, Марат! Как себя чувствуете? Включите свои микрофоны.
Я поднял руку и включил микрофон над койкой.
– Салют, Маратик! – сказал я. – Доброе утро, деточка! Мы проснулись.
– Только не вздумайте садиться, ребята! Вам ещё целый час лежать! Включаю ваши часы. Сейчас девять пятнадцать по гринвичскому времени.
– Сенк ю, дорогой! – сказал я. – Мы уже сидим!
– Не валяйте дурака, ребята! Лежите и не рыпайтесь! Включаю вам воду. Шланги у изголовья. Только не жадничайте. Пейте понемногу!
«Так вот где вода!» – наконец вспомнил я и стал шарить по стене.
Бирута нашла свой шланг быстрее меня. Мы пили молча и жадно, но напиться не могли: очень тонкой струйкой текла вода. Наконец Бирута взмолилась:
– Марат! Дай побольше воды!
– Нельзя, ребята! Я и эту сейчас отключу. Через час получите ещё. И не садитесь! Успеете насидеться!
– Тебе уже надоело? – поинтересовался я.
– Что ты, Сандро! Такое не может надоесть! Но ведь и вам, наверно, хочется?
– Верно, – подтвердил я. – Потому и спешим.
– Лягте, ребята! Как временный командир корабля приказываю вам лечь!
– Придётся подчиниться!..
Я подмигнул Бируте. Я-то лежал. Это она сидела.
Бирута медленно легла на койку.
– Я вызову вас через час, ребята! Пока!
– Рута! – раздался в микрофоне голос Ольги Амировой. – Ты слышишь меня, Рута? Включи микрофон!
Бирута подняла руку, повернула регулятор.
– Здравствуй, Лёль!
– Ты только не спеши, Рута! Слышишь? Мы это уже испытали. Потом будет очень легко. Как в детстве! Только сейчас не спеши!
– Спасибо, Лёль! Ждём детства!
– Я днём зайду к вам, Рута! Пока!
В динамике щёлкнуло, и снова стало тихо. И только где-то далеко, за многими стенами, продолжался ровный спокойный сдержанно-могучий гул.
6. «Всё предусмотрено!»
А через час, по гринвичскому времени, мы сидели с Бирутой рядом и целовались. Конечно, это не было предусмотрено программой пробуждения астронавтов. Но нельзя же делать всё по программе! Мы не киберы. Мы люди. И мы не виделись целых двадцать лет! А если по гринвичскому времени – то и все полсотни. На Земле мы давно сыграли бы золотую свадьбу.
– Ребята, можете садиться, – услышали мы голос Марата. – Даю воду. Только не жадничайте. Лучше возьмите в ящиках под койками тюбики витаминной пасты. Подкрепитесь. Через час можно встать, и вы получите нормальную еду.
– Спасибо за разрешение, Маратик, – ответил я. – Целуем тебя в щёчки.
– Ты всё балагуришь, Сандро…
– Я просто в восторге от того, что удалось проснуться. Это вдохновляет.
– Между прочим, до вас все просыпались. Всё идёт, как намечено.
– Это вдохновляет вдвойне. Мы, в общем, никогда не претендовали на исключительное положение.
– Ну, ладно! Салют! Вам, наверно, и без меня неплохо.
– Ты феноменально догадлив!
– И благороден, Сандро, учти! Не прошу включить видик.
– А знаешь, за двадцать лет я забыл о его существовании.
