Роджер Желязны - Князь Света (сборник)
— Да, — ответил другой, — ибо я умер в тот самый вечер.
По затылку у Билли пробежал холодок.
— Я тебе ничего не сделал. Зачем ты вернулся и беспокоишь меня?
— Я не возвращался, чтоб беспокоить тебя. По сути, я вообще не возвращался. Ты сам нашел путь сюда. Я не причиню тебе вреда.
— Не понимаю.
— Я велел тебе следовать извилистому пути, — сказал старый певец, — и вижу, ты так и поступил. Очень извилистому. Это хорошо.
— Не совсем, — ответил ему Билли. — Мой чинди по-прежнему гонится за мной по пятам.
— Твой чинди повернул направо, а не налево, пойдя по ложной тропе в Черноскальном каньоне. На некоторое время ты в безопасности.
— Прекрасно, — сказал Билли. — Может, я сумею сделать это еще раз.
— Вероятно. Но что именно ты делаешь?
— Я следую тропе.
— И она привела тебя сюда. Неужели ты думаешь, что мы повстречались случайно?
— По-моему, нет. А ты знаешь, зачем мы встретились?
— Я знаю лишь то, что хотел бы научить тебя старой песне силы.
— Отлично. Я принимаю любую помощь, которую могу получить, — сказал Билли, оглядываясь назад на тропу. — Хотя надеюсь, она не очень длинная.
— Нет, — ответил старый певец. — Теперь слушай внимательно, ибо я смогу спеть ее для тебя только трижды. Спеть ее четыре раза означает заставить ее действовать.
— Да.
— Хорошо. Вот эта песня…
Старик начал петь песню вызывания Икне-этсо, за которой Билли следил, которую понимал и которую выучил, в третий раз прослушав. Когда певец закончил, он его поблагодарил, а потом спросил:
— Когда я должен воспользоваться этой песней?
— Сам поймешь, — ответил старик. — Следуй теперь своему извилистому пути.
Билли попрощался и пошел дальше по северному склону. Он хотел было оглянуться, но на сей раз не стал этого делать. Он двигался по искрящемуся каньону, а картины иных миров и его жизни в больших городах вставали и накладывались на окружающие пейзажи, пока не начало казаться, будто вся его жизнь расплавилась и смешалась здесь.
Билли миновал толпу стоящих камней, а у них у всех, казалось, были лица с открытыми ртами, поющими песни ветра. Все они были неподвижны, но и у дальнего края группы что-то вышло из тьмы.
Человек, очень знакомый человек, который встал, прислонившись к последнему певцу ветра, и улыбнулся. Одежда его соответствовала писку моды, волосы были уложены, а руки ухожены.
— Привет, Билли, — сказал он по-английски, а голос был его собственный.
Тогда он увидел, что этот мужчина есть он сам, каким он мог бы быть, не вернись он никогда в это место.
— Верно. Я — твоя тень, — сказал другой. — Я — часть тебя самого, на которую ты решил не обращать внимания, которую отбросил, когда выбрал возвращение к полуцивилизованному, поскольку боишься стать мной.
— Мне бы понравилось быть тобой?
Другой пожал плечами.
— Думаю, да. Время и шанс — вот и все. Вы с Дорой, в конечном итоге, переехали бы в город после того, как ты доказал для собственного удовлетворения, каким свободным ты стал. У тебя был шанс, и ты его упустил. Если бы тебе сопутствовал успех, ты пошел бы этой дорогой. Время и шанс. Восемь дюймов пространства. Вот такой ерундой ломается жизнь.
— Ты говоришь, что, если бы я доказал, каким свободным я стал, я бы в действительности по-прежнему не был свободен?
— Что есть свобода? — подхватил другой, а вокруг его головы образовалось слабое зеленое свечение. — Полагаю, двигаться по хорошим дорогам. А ты себя ограничил. Я — это путь, по которому ты не пошел, важный путь. Я мог бы быть частью тебя — спасающей частью, но ты в своей гордыне пренебрег мною.
Он вновь улыбнулся, и Билли увидел, что у двойника выросли клыки.
— Я тебя узнаю, — сказал тогда Билли. — Ты — мой чинди, мой настоящий чинди, не так ли?
— А если и так, — ответил другой, — и если ты считаешь меня злом, то ты видишь меня таким по ошибке. Я — твое отрицательное «я». Не лучше, не хуже, а лишь неосуществленное. Ты призвал меня давным-давно, убежав от части самого себя. Ты не можешь уничтожить отрицание.
— Давай посмотрим, — сказал Билли, поднимая лазерный обрез и нажимая на спуск.
Вспышка света прошла сквозь его двойника без какого-либо видимого эффекта.
— Так со мной бороться нельзя, — сказал другой.
— Тогда иди к черту! Почему вообще я должен с тобой бороться?
— Потому что я могу тебя уничтожить.
— Тогда чего же ты ждешь?
— Я еще не достаточно силен. Так что продолжай убегать, продолжай прятаться в первобытное, а я буду набираться сил. Потом, когда мы снова встретимся, — он бросился на четвереньки и стал напоминать Кота с единственным мерцающим глазом, — я стану твоим противником под любым именем.
Билли выхватил тазер и выстрелил. Тот исчез в теле другого, и другой вновь стал его двойником и, поднявшись, ринулся на него. Кабель с острием упал на землю и автоматически смотался.
Билли провел удар левой, и казалось, кулак с чем-то соприкоснулся. Двойник рухнул на землю. Билли повернулся и бросился бежать.
— Да, убегай. Давай мне силу, — крикнул ему вдогонку другой.
Оглянувшись, Билли увидел лишь слабое зеленоватое свечение рядом с певцами ветра. Он продолжал двигаться очень быстро, пока оно не исчезло при очередном повороте. Голоса певцов ветра стихли. Он вновь замедлил шаг.
Каньон опять стал просторнее, ручей расширился и потек медленнее. Казалось, в воде он видел искаженные лица и звериные морды.
Теперь он чувствовал себя предметом пристального изучения. Это ощущение усиливалось, и он огляделся, ища источник среди мимолетных образов, возникавших среди теней и воды.
— Кот?
Ответа не было, что ничего не означало. Но не было и передачи мрачных предчувствий — если только они не терялись в эмоциональной суматохе.
— Кот? Если это ты, давай драться. Теперь когда угодно. Я готов.
Потом он миновал острый выступ на стене каньона и понял, что чувствовал не присутствие Кота. Ибо сейчас он созерцал странное существо, рассматривавшее его, появление которого запутало ощущения.
Оно напоминало гигантский тотемный столб. Его народ никогда не делал тотемных столбов, те имели отношение к народам северо-запада. Однако этот, казалось, чем-то соответствовал моменту, если не подходил к месту. Он вздымался ввысь и имел четыре лика — а возможно, и смутно видимый пятый на самом верху.
Это были лица двух женщин — одной полной, другой худой, и двух мужчин — одного черного, другого белого. А над ними, казалось, парило, словно дымка, улыбающееся мужское лицо. Их взгляды были направлены на него, и он понял, что созерцает не резьбу, а живые существа.
