Наталья Баранова - Игры с судьбой. Книга вторая
— Ясно… — да голос исчез… только кивок головой, да легкое движение губ.
И нельзя не любоваться ей — грациозной рыжей сиреной, столь темпераментной и дерзкой!
— Ты не веришь мне! Ты не веришь.
— Успокойся. Верю.
Тихо-тихо, едва дыша…. Как не верить, если и сам однажды видел? Разве можно не верить своим глазам? Разве можно рассказать кому-то или позабыть? Если прикоснулся к тайне — она уже не отпустит.
Ах, полыхающее небо Софро! Гроты у зеркальной воды залива. И отчего понесло в один из этих гротов? Зачем? А ведь словно звало. Шел, как завороженный.
Много ли видел? Да нет, немного…. Чудное небо, врастающий в небосвод странный замок — цветок. Ветви деревьев, усыпанные нежно-розовым цветом. Аромат… сладкий. Кружащий голову аромат.
И ступил бы на землю мира, который манил, да упал там же, где и стоял, а очнулся, — оказалось, блуждал где-то чуть не неделю.
Забыть? А запросто. Забыть, не вспоминать, отказаться от прошлого.
Отказаться. И жить. Как получится, не тревожась, не сомневаясь, легко скользя по волнам бытия. Не чувствуя ни капли ответственности, не обременяя себя. Жить, довольствуясь тем, что дарит Судьба.
А в глаза смотрят ясные пытливые глаза юной сирены. Разве можно отмахнуться от этого взгляда? Разве можно сбежать от себя?
— Лия, Лия, — тих голос, почти неслышен, но нельзя не услышать в нем нотки укора. — Ну, что ты, девочка…. Разве можно не верить в то, что дарит надежду?
11
Посланец явился под вечер.
Где-то над морем грохотал гром, и ползли по небосводу серые тучи, задевая рваными своими подолами за скалы, пряча солнце и умаляя зной.
И на душе было так же пасмурно, как и в небе. Время пересыпалось песком с ладоней вечности, а он все ждал, сам не зная чего — то ли того, что никогда больше не призовет под свои очи Император, то ли надеясь, что это случится скоро. И чем скорее, тем лучше.
Уставала душа от ожидания. От неопределенности, от суеты.
И только дрогнуло сердце, когда ожидаемое стало бытием.
Невысокий, как все эрмийцы, темноглазый, темноволосый, хрупкого, не воинского сложения, с той надменной улыбкой, что была так присуща Властителям всех рангов.
Он явился, и отступила тревога. Впрочем, страх, сменивший ее, тоже не был долог. Он сжал сердце в прохладных ладонях, пощекотал низ живота и отступил, не смея больше его тревожить.
Странное ощущение, когда ничто не тревожит, и не пугает, накрыло с головой, заполнило всю его суть. Нет, это пожалуй не было равнодушием. Так как не боясь, он все же ожидал — с негаснущим любопытством ожидал, как прозвучат слова его приговора.
Посланец лениво кинул тощее тело в кресло, не сводя пронзительного взгляда с рэанина. Усмешка коснулась губ.
— Да-Деган Раттера? — сорвалось с губ.
Вместо ответа легкий кивок, как неслыханная дерзость. Но то, что не подобает рабу уместно слуге. И нет сил пошевелить высохшими губами. И нет желания.
— Вас желают видеть на Эрмэ.
Не кивок, но легкий поклон ответом.
— Вы летите со мной! — тоном, не терпящим возражений, хлестким приказом. Только улыбнуться заносчивому тону слов.
— Я в вашем распоряжении. Когда отлет?
— Как только вы соберетесь, но не позднее полуночи. Я буду ждать вас в порту.
Поднявшись, эрмиец с иронией осмотрел интерьер палатки. Сверкнул очами на прощание. Ушел с стремительностью летящей стрелы. Лишь остался аромат — тяжелый, чувственный, полный первобытной силы. Пряный дурманный аромат черного колдовства, темного чародейства.
Да-Деган легонько пожал плечами, обвел взглядом помещение, словно ища тот предмет, что заставил надменно улыбаться эрмийца.
Тяжело ударило сердце. Кровь побежала по венам, касаясь стенок сосудов маленькими коготочками новорожденных котят.
Дрожь….
Но это ничего. Все это терпимо. Жила бы надежда.
«как вы соберетесь…..» А что собирать-то? Давно готов ко всему. Дорогие шелка опереньем Жар-птицы полыхают, стекая от плеч к каблукам. Белоснежные волосы убраны в прическу, покрыты диадемой, усыпанной полыхающими зарницами алмазов.
Давно готов. А багаж…. Он привык жить налегке. Есть вещи от которых ничто не спасет, сколько не готовься. Впрочем…
Он тихо хлопнул в ладони, собирая слуг. И закипела работа. Деловито сновали тэнокки, собирая гардероб и украшения, безмолвными тенями, отражениями в зеркалах, суетились, не тратя времени зря.
Он вышел на воздух, прошел по едва заметной тропе к взморью, к высоким отвесным скалам. Остановился на краю, вдыхая аромат далекой грозы, глядя, как расчерчивают небо далекие вспышки молний.
На миг обожгла разум мысль — сделать шаг, устремившись к волнам. Улыбка тронула губы.
Где-то близко загрохотал гром, заворчал утробно голодным зверем, зарычал, огневавшись.
Отступив от края, Да-Деган обвел взглядом утонувший в серой дымке горизонт.
Подступало время дождей. Долгий месяц, когда солнце уступало место силе иной стихии. Месяц полный серости, безрадостного омовения, когда водой пропитывался весь мир, готовясь к времени цветенья. Время куколок готовящихся стать бабочками.
«Увидеть бы еще лазурь этого неба» — мелькнула мысль. Наивно было мечтать вернуться. Наивно было верить… во что угодно верить. И надеяться и ждать.
Прикусив губу, он впивал аромат соли моря и неба, запах горячей, смоченной первым дождем земли. Запоминал навсегда. Что б никогда не потерять ни одного из слагаемых.
Он опять не услышал, как подкрался воин, чутье смолчало.
— Зовет Хозяин? Я видел посланца, — проговорил Таганага, нарушая безмолвие.
Кивнуть в ответ, склонив голову, вздохнуть. Горячая ладонь воина легла на плечо.
— Боишься? — проговорил воин, — вижу, не отрицай. А ты не бойся! Император тоже не всесилен.
— Я не его боюсь, — сорвалось раньше, чем успел поймать и понять. — Я себя боюсь. Боюсь того, что когда-то они со мной сделали — он и Локита. Боюсь вросшей в плоть сути раба. Оказаться с ними на одной стороне — боюсь!!!
— Брось, — прошелестел голос воина, — ты с ними на одной стороне никогда не был, да и не будешь никогда. Я знаю. А ты мне просто поверь….
— Эх, Таганага!
Жила бы в сердце уверенность. Но уверенности нет. Сыплют сомнения мелким снегом, вьется тревога холодной поземкой. И нечем растопить холод сомнений.
— Они не смогли тебя убить тогда. Не думаю, что ты им это позволишь теперь. Держись, борись. Будь собой. Ты выиграешь, поверь мне.
Только вопросительно выгнуть бровь, не в силах надеть маску с оскалом усмешки.
— Выиграю.
— Разве тебе остается что-то иное?
