Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1997 № 01-02
К вечеру я достиг огромного кедра с красной корой, выделяющегося среди прочих деревьев. Он напомнил мне секвойю, с которой я был знаком в Кентукки, и я представился ему, спросив, могу ли я посидеть под его кроной Пожалуйста, прошелестело дерево Полив землю водой, я устроился у ствола и объяснил, что происходит в Такамацу. Дерево показало, что с радостью окажет содействие.
В поселке я купил у мастера, плетущего циновки, охапку соломы. Скатав из нее пучок примерно в фут длиной, я перевязал его веревкой. Затем сделал другой пучок, немного короче. Я связал их в виде креста, и разделил надвое внизу вертикальный, наподобие ног. Моя излюбленная часть колдовства: работа руками. Приготовление орудий. Не знаю, почему я терял время впустую, предаваясь теоретическим размышлениям. В первую очередь я колдую руками.
Я достал тушь и кисточку, и внезапно наступила такая тишина, что я оглянулся вокруг, недоумевая, в чем дело. В кронах деревьев перестал шелестеть ветер, и на весь остров легла гнетущая тишина. Волнуясь, я развернул клочок бумаги (из сочинения Кусахары!) и окунул кисточку в тушь. Думая о Кусахаре, представляя ее напудренное лицо, ее дорогое платье, я написал иероглифами ее имя и дату рождения. Я вывел их аккуратно, тщательно, тушью черной и блестящей, как антрацит. Ожидая, когда надпись высохнет, я оглядывался вокруг, словно опасаясь, что из леса выскочит Кусахара и набросится на меня. Начинало смеркаться, деревья смыкались вокруг меня. К счастью, я захватил фонарик.
Когда тушь высохла, я вплел в солому на груди полоску бумаги. Когда я закончил, фигурка стала походить на участницу конкурса красоты с табличкой на груди.
Повернувшись к дереву лицом, я поклонился.
— Прошу прощения, что беспокою вас, но мне очень нужна ваша помощь.
Ветви чуть наклонились. Прошу вас.
В рюкзаке у меня были три гвоздя. Семидюймовых. Такими сшивают бревна. Я взял один гвоздь, наслаждаясь его тяжестью, значимостью. Все, что я делал до этого, было пассивным. Исследования, переговоры — да я оставался в стороне, словно общество «Красного Креста»! Забив гвоздь в варанингё, я объявлял войну госпоже Кусахаре. Стоя с этим гвоздем в руке, я вспомнил случившееся со мной в первом классе, когда я выяснил, что произойдет, если засунуть нож в розетку.
Я едва не пошел на попятную. Моя жизнь была такой безмятежной. Затем я вспомнил извивающуюся в кровати госпожу Мори, недоумевающую, отчего собственные внутренности так мучат ее.
Прижав варанингё к дереву левой рукой, я приставил первый гвоздь к ее голове. Достав из-за пояса молоток, я нанес такой сильный удар, что гвоздь вошел в дерево сразу на несколько дюймов. Еще удар. Тук-тук-тук. Листва заглушала звук. Второй гвоздь вошел в грудь, словно змея прошуршав сквозь солому. Третий — в живот. Пусть тварь вкусит свое же снадобье.
Вот и все. Быстро и решительно. Да! Дед, вынужден признаться, я получил от этого наслаждение. Ты очень строго следил за тем, чтобы я не творил заклятья, пока не вырасту, но, полагаю, дело говорит само за себя. Действие! Поступки, не слова! Я собирался помучить Кусахару несколько часов, затем заключить с ней перемирие. Выжидая, я представлял себе предстоящую философскую беседу с ней. «Видите ли, госпожа Кусахара, ваше дурное деяние привлекло добрый поступок, который нейтрализует его. Все должно находиться в равновесии. И думать не смейте приставать к другим ученикам. Разумеется, мы можем сделать так, чтобы случившееся осталось между нами…»
Я стоял в сгущающихся сумерках, охваченный подобными победными мыслями, и вдруг варанингё пошевелилась. Я был настолько поражен, что выронил молоток и отскочил назад.
Затем заставил себя подойти к дереву. Руки куклы поднимались и опускались, а ноги дергались, словно она молча пыталась высвободиться. Потянувшись к ней, я постучал по гвоздям, убеждаясь, что они забиты накрепко. Боже, она сошла с ума! Мастеря куклу, я подумывал, не нарисовать ли ей тушью глаза; теперь я радовался, что не сделал этого.
— Оставь Мори в покое, — произнес я вслух.
Кукла затихла на мгновение, затем снова напряглась. Собрав свои вещи, я сложил их в рюкзак на тот случай, если придется спасаться бегством. Затем я отошел на безопасное (как я надеялся) расстояние и стал смотреть.
Рассуждая: Кусахара на двадцать лет старше меня. Она занимается колдовством почти столько же, сколько я живу на этом свете. Как много она узнала? Насколько она сильна?
Закат погас, и варанингё превратилась в бледнеющий крест на фоне более темной коры. Подойдя ближе, я направил на маленькую чертовку луч фонарика. И очень хорошо, что я сделал это. Гвоздь, вбитый в живот, медленно вылезал.
Я заморгал, протирая глаза. Действительно: гвоздь вращался против часовой стрелки, словно его выкручивали отверткой, и медленно выходил из куклы.
Сильна, решил я. Очень сильна. Закусив губу, я забил гвоздь обратно. Варанингё пыталась освободиться, извиваясь всеми соломенными конечностями, словно насекомое.
На какое-то мгновение она затихла, словно собираясь с силами. Затем начал вылезать гвоздь, вбитый в голову. Упав духом, я забил его назад.
Боже, как я хотел, чтобы ты был рядом, имел возможность помочь мне. Мое первое заклятие, и весьма неплохо сработанное, а Кусахара пересиливает его. Если она освободится — об этом не хотелось и думать. У меня перед глазами неотступно стоял образ лже-Генри Дава, скрученного жгутом, и я стиснул молоток так сильно, что у меня заболела рука.
Да нет — молоток не при чём. Я ударил по гвоздю в животе, и костяшки пальцев пронзила боль. Кусахара отвечала. Посылала какую-то силу посредством варанингё. Или же направляла против меня мою собственную энергию?
Чудненько. Я ударил по среднему гвоздю — и боль распространилась уже по всей руке. Плохо, Генри. Я подождал, пока гвоздь не вылез почти полностью, после чего нанес удар, со все силы, и рука едва не отнялась. Боль была настолько сильная, что я выронил фонарик, и лампочка разбилась.
К этому времени миновал лишь час после захода солнца. Несомненно, прежде чем закончится ночь, Кусахара освободится. Ускользнув из-под моего удара, она сможет беспрепятственно нанести контрудар, используя всю свою мощь.
Помнишь игру, которая была на ярмарке у нас в штате? Ту, где пластмассовые кроты высовывают головы из нор, а тебе нужно загонять их обратно деревянным молотком? В нее-то я и играл теперь; только продолжаться она была должна до тех пор, пока кроты не вырвутся наружу и не сожрут меня. Без фонарика узнавать, который гвоздь вылезает, можно было только последовательно колотя по всем ним до тех пор, пока у меня не начинала отваливаться рука. К счастью, Кусахара могла вытаскивать лишь по одному гвоздю за раз. Но, похоже, у нее это начинало получаться все лучше и лучше. Гвозди выползали все быстрее, а паузы всё сокращались. И каждый раз, когда я наносил удар молотком, это причиняло мне все большую боль. Я переложил молоток в левую руку, затем стал менять руки, понимая, что надолго меня не хватит. Плечи мои пылали. Рукоятка молотка стала липкой от крови из разбитых пальцев. У меня мелькнула глупая мысль: я превращусь в безрукого нищего. Я говорю, глупая, потому что судя по той скорости, с которой развивались события, будет хорошо, если мне вообще удастся выбраться из леса, хотя бы и без рук.
