Аврам Дэвидсон - Рорк!
Но они это делают с оружием, часто даже в сопровождении вооруженных гильдсменов… Они никогда не ходят в одиночку или хотя бы парами… Нет…
Бесполезно убеждать себя, что он не боится. Рорки слишком отличаются от людей, ободряющие доклады составлены слишком давно, чтобы он не боялся. Он повернулся к ней, чтобы сказать, что им лучше вернуться. И она, глядя прямо на него, сказала:
— Я не боюсь, потому что вы со мной.
Его раскрытый рот тут же закрылся. Тан Карло Харб по определенным причинам, конечно, дал бы кое-что для освобождения своего работника конечно, не столько, сколько затребует Флиндерс, но на Станции найдется достаточно металлического лома для пары мушкетов и изношенная одежда, которую на этот раз не отдадут любимым слугам из прирученных токов, и, может быть, вышедшая из моды мебель… И Флиндерс за все это вернет Ломара (ранг три, но временный ранг семь) с целой головой и целыми половыми органами. Вряд ли он осмелиться поступить иначе.
А как же Норна? Командир Станции не интересуется женщинами. Они считают ее током, черт побери, — так сказал ее отец, теперь холодный и неподвижно лежащий в пороховом складе мистера Флиндерса. Несмотря на свои рассуждения о свежей крови, Тан Карло Харб ничего не даст за нее. Тем более, если узнает, что сын и наследник мистера Малларди отдал за нее выкуп.
— Тебе не нравится Жан? — спросил Ломар.
Ее лицо слегка искривилось. Вероятно, она поняла о чем он подумал.
— Он всегда хотел меня, — тихо ответила она. — пока был жив отец, я могла отвечать «нет». Но он с радостью заплатит за меня выкуп. И тогда возьмет меня…
Она не добавила ни слова для уточнения, но лицо ее ясно выразило, что она чувствовала.
— Нет, не возьмет, — сказал Ран. Он взял ее холодные-холодные руки в свои. — Мы углубимся в Роркленд, а потом повернем и выйдем к какой-нибудь дружественной территории. Идем. — Она не двигалась. — Идем, — повторил он, потянув за руку, — нужно идти.
Он повернулся, чтобы взглянуть сквозь укрывшие их деревья. Заметили ли их? И подозревают ли об их присутствии?
Но последние фигурки длинной линии исчезали на вершине хребта. Очевидно, преследователи потеряли их след.
Однако потеряли ненадолго. После полудня, взобравшись на лесистый холм, они несколько минут отдыхали под большим, поросшим мхом деревом. Норна сказала, что яма между массивными корнями позволяет разжечь костер, который нельзя будет заметить издали. Ломар взобрался на дерево, а Норна начала разжигать костер. Но внезапный свист сверху прервал ее приготовления. Она поднялась к Рану, и тот указал на что-то.
Вначале она ничего не увидела; потом, следя за его рукой, разглядела черную точку, пересекавшую отдаленную поляну. Его рука двигалась, указывала, двигалась, указывала…
…указывала. И везде указательный палец упирался еще в одну черную точку. Эти точки двигались вперед одной линией. Это могли быть только люди. А люди могли искать только… их.
Спустившись с дерева, они позволили себе с минуту погреть руки у разгоревшегося костра. Потом забросали его снегом и пошли дальше. Преследователи двигались по диагонали. Невозможно сказать, как длинна их линия, потому что местность слишком неровная и лесистая. Ясно лишь, что привлечено больше людей, чем мог дать один Флиндерс или один Хаггарт.
Все, что знали Ран и Норна, говорило, что если они хотят избежать встречи с этой линией обыскивающих снега людей, им нужно не просто зайти в Роркленд… Придется далеко углубиться в этот запретный район. Идти просто вперед бессмысленно, как и прямо назад. Придется идти по диагонали к их теперешнему направлению на максимальной скорости, которая только позволяет им укрываться от наблюдения, чтобы обогнуть с одного фланга линию преследователей. Возможно, эта линия стремится замкнуть кольцо и образовать круг, чтобы потом обшарить каждый клочок земли, попавшей в этот круг.
Независимо от того, обнаружат ли они внутри этого круга беглецов, они рано или поздно найдут их следы.
Ран и Норна посмотрели друг другу в глаза, потом повернулись и двинулись по пологому склону холма.
К счастью, из-за облаков вышла Пиа Сол, и с ее помощью они смогли относительно точно определить свое местонахождение и направление дальнейшего движения.
Всю вторую половину дня они шли, не останавливаясь, и когда Ломар готов был сказать, что не может идти дальше, Норна указала ему на холм впереди. Это и был Тигги Хилл. Никакой межевой знак не обозначал, где кончается Южный Токленд и начинается Роркленд. Но таким знаком, несомненно же, служил Тигги Хилл с его двойной вершиной и пологой котловиной между пикам. В голове Ломара не было и мысли об опасности. Он ни о чем не думал, ощущая только боль во всем теле.
— Я не могу…
— Не нужно! — в отчаянии она стала говорить на диалекте токов, хотя обычно говорила так, как ее, очевидно, учил отец. — Ранни! Мы должны до темноты подняться на Тигги Хилл! Там есть убежище, там мы спрячемся от снега и мороза. Если мы не доберемся туда, то до утра мы умрем. Ранни!
Она положила его руку себе на плечи и повела его. Спотыкаясь, почти ползком они продолжали идти. Он протестовал и чуть не плакал, когда она заставила его обогнуть подножье холма и подниматься по противоположной стороне, чтобы их не заметили на безлесных склонах. Убеждением, лестью, песнями, угрозами — самыми разными средствами она заставляла его идти. Она не забывала время от времени менять положение, чтобы он мог сунуть под одежду то правую, то левую руку, иначе он обморозил бы их.
Наконец стемнело. Он потерял всякое представление о реальности, кроме необходимости поднимать ногу, передвигать ее, опускать, поднимать другую ногу, опускать ее… Лицо его насколько застыло, что он не мог чувствовать острую боль от снега и дождя, которые попеременно сменяли друг друга. Он слышал откуда-то близко голос: «Я один… пусти..» Она наконец пустила. Рука его, освободившись, тяжело упала, и он упал вместе с нею.
Спустя какое-то время он понял, что лежит на сухой земле, что снег и дождь прекратились. Потом он увидел блеск огня, все тело его ощутило боль. Они находились в безопасном убежище на Тигги Хилл, в убежище, которое время от времени использовали собиратели краснокрылки.
— Счастье, что здесь есть дрова, — сказала она скорее себе, чем ему. Хотя губы ее продолжали двигаться, следующих слов он не слышал; вспомнив молитву ее отца, он понял, что она разговаривает не с ним.
Когда она перестала молиться, он спросил:
— Разве это убежище не занято?
Она пожала плечами.
— Тут никого не было, когда мы пришли. И никто не придет до нашего ухода… если мы не задержимся надолго.
