Геннадий Прашкевич - Шпион в Юрском периоде
Пониженную сопротивляемость болезни Фула… Габер так сказал, и я сразу вспомнил мерзкую старуху с уродливым младенцем в мешке на въезде в город… Нойс — потенциальная моргачка?.. Нойс — потенциальная колонистка?.. И она молчала?.. Чем теперь мне грозят ее поцелуи? Я был взбешен.
Габер пенял меня:
— Десять капель на ночь, Герб. И повтори утром. И не слушай никаких болтунов. Со всеми вопросами обращайся к нам. Болезнь Фула не лечится, но иногда ее можно предупредить.
Я поднял глаза на Нойс.
Она улыбнулась.
— Идем, — кивнул Габер, и Нойс послушно пошла впереди него.
Хлопнула дверь. Я облегченно вздохнул. “Они, несомненно, что‑то подозревают… Удалось ли мне обмануть Габера? Поверил ли он в мой испуг? Если и поверил, — прикинул я, — в моем распоряжении только эта ночь… Ночь, которую, по мнению Габера, я проведу без сна…”
Я с отвращением бросил принесенный Габером флакон на пол.
“Всего лишь ночь… Я сделал глупость, притащив сюда Нойс… Если я не уйду, это будет еще одна глупость…”
Не выключая свет (он будет гореть всю ночь), я закурил и подошел к окну.
Дождь почти прекратился, но редкие капли иногда шлепались о подоконник, звуки эти неприятно били по нервам. Я должен успеть… Я бросил сигарету и рассовал по карманам самое необходимое — фонарь… зажигалка… резиновые перчатки… Где‑то за окном надсадно взвыла сирена… Над невидимым зданием сквозь сырой ночной воздух прорезались неоновые буквы —
ШАМПУНЬ… ШАМПУНЬ… ШАМПУНЬ…
Часть вторая
СЧАСТЛИВЧИКИ ИЗ ИТАКИ
1
Портье в холле спал.
Бесшумно скользнув за дверь, я вывел машину за ограждение.
Бензобак был почти пуст, но я и не собирался покидать Итаку на машине. Старые дачи — вот мой путь! Я наметил его чуть ли не в первый день, и теперь пора пришла. Пересекая Святую площадь, я притормозил возле клиники. Привратник посветил фонарем на мое удостоверение;
— Вы не внесены в список лиц, имеющих допуск в клинику.
— А разрешение Габера вас устроит?
— Габера? Ну конечно.
Я включил радиотелефон. Габер откликнулся сразу:
— Что там у тебя, Герб?
— Я хочу увидеть доктора Фула, — ответил я, стараясь вложить в голос как можно больше испуга и растерянности.
— Зачем? Я же оставил лекарство.
— Я буду спокойнее, если сам поговорю с ним.
— Тебя так разобрало? — со вполне понятным удовлетворением усмехнулся Габер. И разрешил: — Ладно. Только в следующий раз не умничай. И помни, что утром тебе на дежурство.
2
Фонари освещали песчаную дорожку, но холл не был освещен.
Привратник успел предупредить службы: меня встретила высокая тощая сестра в белом халате. Я не нашел сочувствия 6 ее укрывшихся за очками глазах, но задерживать она меня не стала, сразу провела в кабинет. Типичная лекарская дыра — стеллажи, загруженные книгами, справочники, химическая посуда. На стене висело несколько увеличенных фотографий. Я удивился, среди них висела фотография “нашего Бэда”.
— Подождите здесь. — Сестра сурово глянула на меня. — Я еще не знаю, примет ли вас доктор Фул.
И вышла, оставив дверь приоткрытой.
Стеллажи… Рабочий стол… Два кресла… В углу сейф с цифровым замком. Вскрыть такой — плевое дело, но я не торопился. Перевернул страницу раскрытой книги и увидел карандашные отметки на полях. “…Людям давно пора научиться беречь то, что не идет прямо на производство свиных кож или, скажем, швейных машин. Необходимо оставить на земле хоть какой‑то уголок, где люди находили бы покой от забот и волнений. Только тогда можно будет говорить о цивилизации”.
Я взглянул на переплет.
Роже Гароди. “Корни неба”.
— Собачья чушь, — сказал я вслух.
— Вы находите?
Я вздрогнул и обернулся.
Доктор Фул был откровенно пьян, синяки его тоже не украшали.
— Чушь? — повторил он нетвердо. — А то, что мы в массовом порядке травим рыбу и птиц, сводим леса, тоже чушь?
— Я видел Потомак и Огайо, — возразил я. — Эти реки считались мертвыми, но мы взялись за них, и они поголубели.
— Вам налить? — Доктор Фул уже держал в руке бутылку и два стакана. — Я где‑то видел ваше лицо…
— Я вытащил вас из “Креветки”. Помните?
— О да. Зачем вы это сделали? — равнодушно спросил он.
— Ну, не знаю… Взаимовыручка… Лучше ответьте на мой вопрос.
— Вы о поголубевших Потомаке и Огайо? — Доктор Фул в упор взглянул на меня. Его глаза, обведенные синими кругами, были огромными и пронзительными, как у спрута. В какой‑то момент он перестал казаться пьяным. — Вам приходилось бывать в Аламосе?
— Нет.
— Сточные воды там сбрасывают прямо в океан, на волю течений. Удобно, конечно, но течения там замкнутые, все дерьмо выносит на берег. Жители Аламоса первыми узнали, что такое красный прилив. Это когда вода мертва, а устрицы пахнут бензопиреном.
— Разве устрицы какого‑то Аламоса важнее благосостояния всей страны?
— А, вы о пользе… — протянул доктор Фул. — А Парфенон приносит пользу? — вдруг быстро спросил он, и его глаза агрессивно сверкнули. — Если Парфенон срыть, освободится место для огромной автостоянки. А собор Парижской богоматери? Снесите его башни, какой простор откроется для автомобилистов и пешеходов! А преториумы римских форумов? А Версаль? А Тадж–Махал? А Красный форт? Чего мы трясемся над ними, какая от них польза? Какие‑то зачумленные гробницы, правда?
Все же он был пьян.
Я намеренно громко подчеркнул:
— Ну, нам‑то с вами ничего не грозит. Итаку охраняет санитарная инспекция.
Он нехорошо рассмеялся:
— Санитарная инспекция!.. Ну да… Но после смерти Бэда Стоуна какой толк говорить о ней?
— Да, конечно, — наигранно вздохнул я. — Болезнь Фула… Она же не лечится… Вам не удалось спасти нашего Бэда…
— Спасти?
— Ну да.
— Вы видели человека, которого спасли после того, как выбросили с седьмого этажа?
— Выбросили?
— А с чего бы он сам полез в окно?
— Ну как? Говорят, отчаяние. Он заразился.
— Не городите вздор! Болезнь Фула не заразна.
— То есть как? — изобразил я смятение. — Я как раз приехал к вам посоветоваться… — Я знал, что нас слушают. — Я был у океана и касался пьяной рыбы… Значит, я не заразился?
Доктор Фул плеснул в стакан из бутылки.
— Когда появились первые больные, я тоже ничего не понимал. Я искал возбудителя эпидемии и не находил его. Это Бэд подсказал мне, что искать нужно снаружи. Такая у него была манера высказываться. Тогда я взялся за воду Итаки и провел серию опытов на собаках и мышах. Я поил их дождевой водой, артезианской и опресненной из океана. Результаты оказались поразительными. Через неделю погибла первая собака, потом мыши. Все животные перед смертью были дико возбуждены, они лаяли и пищали, не могли усидеть на месте. Я исследовал их мозг. Полная атрофия.
