Александр Житинский - Полдень XXI век 2009 № 05
Он не упускает возможности раскурить новую сигарету от зажженной. Так он поступил и сейчас, наполнив салон разноголосицей шуршания, сопения и кряканья. Протянув мне тлеющую сигарету, он ответил:
— Вот и я про то же. Правда, в плане денег мне до тебя далеко. Я не так много работаю. Твоей выносливости можно позавидовать! И главное — тебе нравится быть белкой в колесе, я в положительном смысле имею в виду. Кстати, твоя жена звонила моей и жаловалась, что у тебя совсем нет времени на семью. Хотел тебе сообщить, но как-то руки не доходили.
— Чем больше она так говорит, тем меньше времени я хочу ей уделять.
— И тем больше она так говорит… куда ты едешь? Мы только что отсюда выруливали.
— Разве?
— Конечно, сдавай назад и поворачивай налево. Тогда мы попадем на очень красивую пустынную улицу, я думаю, ты сразу вспомнишь ее, когда увидишь.
Действительно, улица показалась мне знакомой. С высоких, склонившихся над проезжей частью тополей медленно, по одному, слетали пожелтевшие листочки. Солнце просвечивало сквозь неплотные кроны, играло холодными бликами на ветровом стекле, высвечивало ярко и четко — так всегда светит осеннее солнце в холодную погоду — очертания пивных банок на тротуаре, гаражей-ракушек, ларька с продуктами, школьного забора.
Ну, конечно! Я часто бывал здесь перед поступлением в университет. Вот в этой школе шли подготовительные курсы, и начались они как раз в начале осени. Помню, сидел в классной комнате на задней парте, в окно проникали оранжевые лучи заходящего солнца, ложились янтарными полосами на парту. Там, где они прорезывали воздух, становились видны пылинки, мириадами парящие в воздухе. Преподаватель быстро говорил, часто стукал мелком о доску, рисуя что-то, а за окном, сквозь шелестящие кроны, видны были как раз вот эти гаражи и вот этот забор.
Затормозив, я молча глядел на школьные окна. Мой друг, думаю, переживал то же, что и я: ностальгия, одновременно сладкая и болезненная.
Неужели мы когда-то были абитуриентами? Детьми, ничего толком не знающими о жизни, которые, тем не менее, считают себя взрослыми и серьезными. Страдали, не могли позволить себе того, чего желали, алчно смотрели на красивых девушек, боялись тратить даже маленькие деньги, не зарабатывали, не имели собственных вещей и свободного времени. По сути, у нас не было оснований, чтобы считать себя людьми. Однако — странно — мы могли так же тонко, как сейчас, чувствовать красоту деревьев, неба, солнечных лучей.
— Помнишь, с нами учился один парень, — услышал я голос друга, сухой, встревоженный.
И вспомнил! Господи, ну зачем надо было говорить о нем! Я же так старательно прятал от себя воспоминания!
— Его там уже нет, не может быть! — ответил я раздраженно и тронул машину, однако, отпустив до конца сцепление — люблю только ручную коробку передач, — вдавил тормоз.
Нас тряхнуло, машина встала.
— Почему ты молчишь? — чуть ли не закричал я. — Это же очевидно, что его там нет, проверять даже не нужно!
— Пожалуй, ты прав, — откликнулся друг; в тишине щелкнула зажигалка, я ощутил запах табака и закурил следом, достав свою пачку. — Думаю, нет смысла идти туда, и я совсем не хочу покидать твою машину, здесь очень уютно.
Сквозь слоистый дым я смотрел, как на ветровое стекло медленно опускался, казалось, махая крыльями, солнечно-яркий листок. Он замер, и я стал вглядываться в темную сеть жилок, пронизывающих золотистую мякоть.
— Ну, выйдем сейчас, ну, пойдем в школу! Хочешь? А там нет уже никаких подготовительных курсов или занятия в другое время! И мы ничего не сможем узнать.
Молчание. Я покосился на друга; заметив мой взгляд, он согласно покивал и крепко затянулся.
— Хорошо! Пойдем, проверим! — в исступлении крикнул я и заглушил двигатель.
Не говоря ни слова, мы поднимались по школьной лестнице. Эхо шагов обильно разливалось по всем пролетам и отвечало нам откуда-то сверху. Добравшись до третьего этажа, мы увидели знакомые двери, покрытые пленкой «под сосну», и темный, грубый паркет. Коридор пустовал, за стеной слышались приглушенные голоса.
— Они здесь! — прошептал мой друг.
Я непроизвольно передернул плечами и взмолился:
— Видишь, идут занятия. Не будем же мы ждать перерыва! Пойдем отсюда!
— Да, ты прав, — ответил он и, открыв ближайшую дверь, заглянул в класс.
— Одну секунду, — раздался знакомый женский голос.
В коридор вышла преподавательница. Она моментально узнала нас, ведь принимала не один экзамен за годы учебы в университете, Мы не виделись со времен выпуска, она за прошедшие два года мало изменилась: невысокая, полная, с проседью и румяными щеками.
— Рада вас видеть, мальчики! Какими судьбами здесь? — обрадовалась она, схватила и потрясла наши запястья.
— Да вот, зашли проведать, давно не… — начал было я, но она перебила:
— Он все еще здесь! — голос ее мгновенно изменился, стал враждебным и глухим. — Все еще ходит, сколько лет уже!
Я открыл было рот, соврать, что мне нужно срочно сходить к автомобилю. Я вознамерился под этим предлогом убежать отсюда, уехать, исчезнуть и не появляться никогда поблизости. Но она не дала мне сказать, продолжив с напором:
— Мы жаловались декану, чтобы избавил нас от него, не пускал сюда. Но декан сказал: он платит за курсы, так что я ничего не могу сделать. И нам приходится терпеть! Мы делаем вид, что не замечаем. Мы не требуем с него домашних заданий, ставим пять за любую контрольную, без проверки. Хорошо хоть, он сам не подходит с заданиями и не рвется отвечать! Но меня, например, от одного его вида трясет!
Она вздрогнула, и мы тоже: раздался звонок на перемену.
— Сейчас выйдет, вон оттуда, — она показала рукой на закрытую дверь. — И пойдет к этому окну. Будет стоять и смотреть на улицу, потом вернется обратно, ни слова никому не сказав, и сядет за последнюю парту.
— А почему он до сих пор не поступил? — стараясь говорить медленно и спокойно, спросил я.
— А почему он при вас не поступил? Он же не посещает сами экзамены, только на курсы ходит… Вы не знали? — спросила она, заметив наше изумление.
Из четырех классов повалили абитуриенты. Неоперившие-ся птенчики, маленькие и в основном худые, а если плотные, то какие-то не сформировавшиеся. Они казались даже полупрозрачными и по консистенции близкими к желе. Коридор пропитался звуками: девочки болтали торопливо и звонко, почти пискляво, мальчики — отрывисто, громко.
Последним вышел он.
Подумать только! Он ведь наш сверстник! Мы записались на подготовительные курсы в один и тот же год! Он мог бы поступить, отучиться пять лет, получить диплом и сегодня быть — как мы — свободным, обеспеченным человеком, все время двигаться вперед, открывать для себя новое, не топтаться на месте, не ходить по кругу.
