Джон Уиндем - Жизель (сборник)
– Хватит! – крикнула Фрэнсис.
Сеньора взглянула на нее, и снова уставилась в кристалл.
– Ладно, тогда дети…
– Хватит, я вам сказала! – крикнула Фрэнсис еще раз. – Я не знаю, как вы о нем узнали, но это все неправда! Еще вчера я бы вам поверила, а сегодня это совсем неправда!
Она вдруг словно наяву увидела, как опускает кольцо с пятью маленькими бриллиантами на войлочную подстилку и закрывает коробку, и воспоминание было невыносимым. Она почувствовала, как закипают слезы у нее внутри.
– Случается иногда слегка поссориться… – начала сеньора.
– Да как вы смеете! Это не размолвка, это все. Кончено. Я больше его видеть не хочу. Так что хватит этого фарса.
Сеньора взглянула на нее в упор:
– Фарса! – воскликнула она, как бы не веря. – Ты мою работу назвала фарсом! Да известно ли тебе…
Фрэнсис настолько разозлилась, что слезы решили подождать.
– Да, фарс! – повторила она. – Фарс и мошенничество! Я не знаю, как вы раздобываете сведения, но сейчас это не сработало! Устарела ваша информация! Вы… вы пьяная старая мошенница, и наживаетесь на людских несчастьях! Вот вы кто!
И Фрэнсис вскочила, чтобы выбраться из комнаты, прежде чем разревется.
Сеньора сверкнула глазами и схватила ее за руку, как клещами.
– Мошенница? Мошенница! Ах ты сопливая нахальная девчонка! А ну сядь!
– Пустите руку! Мне больно!
Сеньора подвинулась совсем вплотную. Из-под сердито сдвинутых бровей смотрели горящие глаза. Она снова приказала:
– Сядь, говорю тебе!
Фрэнсис вдруг поняла, что она больше напугана, чем рассержена. Она попыталась выдержать взгляд сеньоры, но отвела глаза и села, отчасти потому, что чужая рука на запястье тянула ее вниз, но больше от какой-то нервной слабости.
Села и сеньора, не выпуская запястья Фрэнсис.
– Так ты назвала меня мошенницей!
– Вам кто-то рассказал про Эдварда, – упрямо сказала Фрэнсис, стараясь не встречаться с ней глазами.
– Вот кто мне рассказал, – сеньора ткнула свободной рукой в сторону хрустального шара. – Вот кто, и больше никто! Он мне много чего рассказывает. Но ты ведь не веришь, нет?
– Я не имела в виду… – начала Фрэнсис.
– Ладно, не ври. Имела. Никакого уважения. У современной молодежи. К старшим. Ну ладно. Таких сопливых девчонок надо учить! Хочешь, скажу тебе, когда ты умрешь? Или когда твой Эдвард умрет?
– Нет, не надо, пожалуйста, не надо!
– Ага! Боишься! Ты же не веришь, так чего же ты боишься?
– Извините меня. Я прошу прощения. Я была расстроена. Отпустите меня, по… – начала Фрэнсис, но сеньору не так-то легко было смягчить.
– Фарс! Мошенница! Соплячка! – повторила она с нажимом, и стало тихо.
Хватка на запястье Фрэнсис не ослабевала. Наконец Фрэнсис не выдержала и на мгновение подняла взгляд на сеньору. И удивилась перемене выражения ее лица: на нем теперь читался не гнев, а какая-то неопределенная встревоженность. Было похоже, что сеньору осенило вдохновение. Рука на запястье Фрэнсис сжалась еще сильнее.
– Я тебя проучу, вот что, – решительно заявила гадалка. – Тошнит меня уже от этих соплячек. Ты у меня сама все увидишь. Смотри в хрусталь!
Фрэнсис против своей воли приподняла голову и заглянула в кристалл. Это был совершенно неинтересный кусок стекла, в котором переплетались искаженные отражения.
– Это глупо, – сказала Фрэнсис. – Я ничего в нем не вижу. И вы права не имеете…
– Тихо! Смотри – и все! – оборвала ее сеньора.
Фрэнсис продолжала смотреть в кристалл и в то же время обдумывала, как отсюда выбраться. Даже если удастся освободиться, то, пока она будет бежать к двери, сеньора успеет ее поймать. А если… но тут ее мысли прервались, и Фрэнсис заметила, что кристалл уже не прозрачный. Он затуманился, как будто запотел, однако туман все сгущался и сгущался, пока не стал как дым.
Странно. Какие-то старухины фокусы. Наверное, гипнотический эффект, и кажется, что кристалл растет и растет. Он ширился и ширился, пока не осталось нигде ничего, кроме клубящегося тумана…
И вдруг все разом исчезло, и Фрэнсис обнаружила, что сидит на стуле и смотрит в прозрачный кристалл. Хватки на запястье тоже не было, а осмотревшись вокруг, она увидела, что нет и сеньоры.
Фрэнсис схватила сумочку и стала пробираться к двери. Пока она шла на цыпочках, из внутренней комнаты не донеслось ни звука. Осторожно открыв дверь, она так же осторожно ее за собой закрыла и скатилась вниз по лестнице.
Очень неприятное приключение, сказала себе Фрэнсис, торопясь уйти от этого места. В сущности, когда тебя вот так хватают и удерживают против твоей воли, надо сказать полисмену – может быть, это расценивается как нападение или еще похуже… Но так и не решив, собирается ли она звать полисмена или нет, Фрэнсис очнулась от мыслей о своем приключении и посмотрела вокруг.
И с самого первого взгляда сделала открытие, перед важностью которого сразу исчезли мысли о таких несерьезных материях, как полиция. Оказалось, что у всех, кто уже решил начать сезон ситца, платья гораздо короче и гораздо уже, чем у нее! В полном удивлении Фрэнсис смотрела на эту моду. Нет, надо просто с головой уйти в личные дела, чтобы пропустить такое радикальное изменение! На секунду она остановилась перед витриной и оглядела синее в белую полоску ситцевое платье на своем отражении. Оно выглядело ужасно – как будто его вытащили из сундука. Со второго взгляда на другие платья ее бросило в жар от неловкости: можно было подумать, что она выкроила платье из старого покрывала…
Ясно, что остается только одно, и сделать это необходимо как можно быстрее.
Фрэнсис повернулась и пошла в направлении модного магазина Вайльберга.
Выйдя снова на улицу через полчаса, она с облегчением вздохнула. Благотворное общение с миром моды и полное освобождение всех мозговых ресурсов для решения важнейшей проблемы выбора платья с привлекательными узорами из пальм и ананасов помогли увидеть эпизод с сеньорой Розой в должной перспективе. Будучи спокойно рассмотрен за стаканом крем-соды, этот эпизод стал занимать гораздо меньше места в сознании. Намерение информировать полицию оставило Фрэнсис. Если будет предъявлено обвинение и ей придется давать показания, то придется сначала выставить себя просто дурой, потому что пришла в такое место, а потом еще и бесхарактерной дурой, потому что осталась против своего желания. Да еще все это попадет в газеты, и Эдвард…
Тут она вернулась к мыслям об Эдварде. И подумала: а почему, собственно, кое-кто повел себя и здесь как маленькая глупая дура? Ведь они с Милдред были знакомы годами, и всего два-три танца… Правильно люди говорят, что надо не слишком давать волю своим чувствам собственника. По крайней мере через несколько дней после помолвки… Да нет, это не выглядело недостойным или легкомысленным… И все-таки… Господи, как бывает сложна жизнь!
