Питер Уоттс - Ложная слепота
В начале были гаметы. И хотя уже явилось половое размножение, не было еще пола, и всякая жизнь пребывала в равновесии.
И сказал Бог: «Да будет сперматозоид!», и усохли одни половые клетки, и стали дешевы, и заполонили рынок.
И сказал Бог: «Да будет яйцеклетка!», и великим множеством напали сперматозоиды на другие половые клетки. И плоды из них приносили немногие, ибо не заботился Сперматозоид о пропитании зиготы малой, и только самые запасливые Яйцеклетки способны были возместить недостачу. И с течением времен становились они все больше.
И поместил Господь Яйцеклетки в утробу, и заповедовал: «Здесь пребывайте, ибо на недвижимость обрекла вас величина ваша. Tак пусть же Сперматозоид стремится к вам в палатах ваших. Отныне да будете вы оплодотворяться внутренне», и стало так.
И сказал Господь гаметам: «Плоды слияния вашего да обитают пусть во средах всяких и облик всякий принимают. Пусть дышат они воздухом, и водою, и сернистой грязью источников гидротермальных. Но заповеди моей единственной не забывайте, неизменной от начала времен: распространяйте гены свои».
Так явились в мир Сперматозоид и Яйцеклетка. И сказал Сперматозоид: «Мал я, и многочислен, и заповедь Господню исполню верно, коли рассеюсь повсюду. Стану я вовеки искать новых партнеров и оставлять их в тягости, ибо многочисленны чрева, а время быстротечно». Но молвила Яйцеклетка: «Вот, бремя размножения тяготит меня. Суждено мне вынашивать плоть, лишь наполовину мою, нести и кормить ее, даже когда та покинет палаты мои», ибо к тому часу многие тела Яйцеклетки наделены были теплою кровью и мягкою шерстью. «Малочисленны дети мои, и должна я посвятить им себя и защищать от напасти. Так пусть же поможет мне в том Сперматозоид, ибо в том его вина. И пускай он стремится от объятий моих, не дозволю я ему блудить и возлежать с конкурентками моими».
И не понравилось то Сперматозоиду.
И улыбнулся Господь, ибо заповедь его вовлекла Сперматозоид и Яйцеклетку в войну друг с другом, коя не прекратится до того дня, когда оба они обратятся в рудименты.
Как-то мглистым вечером, во вторник, я принес Челси цветы. Припомнил нелепость старинной романтической традиции — преподносить в качестве совокупительного дара отрезанные гениталии другого вида, а когда мы собрались заняться сексом, рассказал ей эту историю.
По сей день не знаю, что же пошло не так.
* * *Стеклянный потолок всегда в тебе.
Стеклянный потолок — это сознание.
Джейкоб Хольцбринк, «Ключи к планете»[28]До нашего отлета с Земли ходили слухи о четвертой волне: будто за нами по пятам следует флот космических дредноутов на случай, если пушечное мясо в авангарде столкнется с чем-то скверным. Или посольский фрегат, набитый политиками и бизнесменами, готовыми локтями протолкаться в первые ряды, коли инопланетяне окажутся дружелюбны. Неважно, что на Земле не было ни космических дредноутов, ни посольских кораблей; «Тезея» до Огнепада тоже не существовало. Никто не сообщал нам о подобных планах, но солдатам на передовой общей картины не объясняют. Чем меньше те знают, тем меньше могут выдать.
Я до сих пор не в курсе, существовала ли четвертая волна. Никаких признаков ее приближения я не замечал, если это чего-то стоит. Может, мы оставили их барахтаться по дороге к объекту Бернса-Колфилда. А может, они проследовали за нами до самого Большого Бена, подкрались достаточно близко, чтобы разобрать, с чем мы столкнулись, и унесли ноги, когда стало жарко.
Мне очень любопытно, что случилось на самом деле. И добрались ли они до дома.
Оглядываюсь — и надеюсь, что нет.
Под ребра «Тезею» врезалась желейная туша. Лиз качнулся, точно маятник. Шпиндель в другом конце вертушки вскрикнул, словно обжегшись; я едва не ошпарился взаправду — вскрывал на кубрике грушу с горячим кофе.
Ну, началось, подумал я. Мы подошли слишком близко. Они открыли огонь.
— Какого?..
На общей линии вспыхнул огонек — Бейтс подключилась из рубки.
— Только что врубился маршевый. Меняем курс.
— Куда? Зачем? Кто приказал?
— Я, — ответил Сарасти, показавшись из дверей.
Все молчали. Сквозь кормовой люк в вертушку просачивался скрежет. Я пинганул систему промразверстки «Тезея». Фабрика перенастраивалась на массовое производство легированной керамики.
Радиационная защита. Твердотелая, массивная и очень простая, в отличие от управляемых магнитных полей, на которые мы полагались обычно.
Из своей палатки выбралась Банда, моргая спросонья.
— Какого хрена? — проворчала Саша.
— Смотрите.
Сарасти потянулся к КонСенсусу и встряхнул.
Не инструктаж — ураган: гравитационные колодцы и орбитальные траектории, модели напряжения сдвига в аммиачно-водородных грозовых тучах, стерескопические ландшафты, погребенные под фильтрами всех длин волн, от радио до гамма-излучения. Я видел точки излома, и точки перегиба, и нестабильные равновесия. Я видел складки катастроф в пятимерном пространстве. Мои наращения с трудом переваривали такой объем информации; мой биологический полумозг с трудом осознавал вывод из нее.
Что-то пряталось там, внизу, на самом виду.
Аккреционный пояс Бена вел себя скверно. Его хулиганство простым глазом было не заметить; Сарасти пришлось проанализировать траектории чуть ли не всех до последнего планетезималей,[29] скал и крупинок. И ни он, ни их с Капитаном совместный интеллект не могли объяснить этот массив траекторий просто как следствие некоего давнего возмущения. Пыль не успокаивалась; часть ее маршировала по указке чего-то, что даже сейчас протягивало невидимую руку с вершин облачного слоя и срывало обломки с орбиты.
И не все обломки находили цель. Экваториальный пояс Бена постоянно мерцал метеорными вспышками, они были гораздо слабее, чем яркие следы шумовок, практически мимолетны, но в распределение частот не вписывались все упавшие камни. Казалось, по временам отдельные куски орбитального мусора просто выпадают в параллельную вселенную.
Или их что-то проглатывает в нашей. Объект обращался вокруг Бена с периодом сорок часов, так низко, что едва не касался атмосферы, и не был заметен ни в видимом свете, ни в инфракрасном, ни в радиодиапазоне. Он остался бы всего лишь нашей фантазией, если бы одна из шумовок не прожгла огненным следом атмосферу под ним на глазах у «Тезея».
Этот кадр Сарасти зафиксировал и увеличил: яркий инверсионный след пересекал наискось вечную ночь Бена, на полпути неожиданно сползал на пару градусов левее и возвращался в прежнее положение, уже практически выходя из поля зрения корабля. На снимке виднелся луч застывшего света; а посередине его хорошо просматривался сегмент, там, где шумовка отклонилась в сторону примерно на ширину волоса.
