Исай Давыдов - Девушка из Пантикапея
Потом он был закончен, и именно после этого книги окончательно ушли в прошлое.
...Мы слушали Корнелию молча. Мы не перебивали её ни своими соображениями, ни своими вопросами. Это был один из самых интересных её рассказов, и нам всё было понятно в нём.
Многие могут сказать, что это чепуха (и это легче всего сказать!), но мне всё-таки кажется, что существуют биопсихологические законы, определяющие, кому и кого любить. Люди ещё не знают этих законов и, наверно, поэтому так часто несчастны в любви. Даже самые хорошие люди... Когда-нибудь люди постигнут эти биологические законы, так же как они постигают постепенно все другие законы природы. И, может быть, тогда не будет на земле несчастных браков, разбитых жизней, брошенных отцами детей.
Мне повезло. Слепая игра судьбы забросила ко мне из невероятно далёкого прошлого девушку, которая одна только, изо всех женщин на свете, могла стать такой женой, какая мне нужна. И в этой невероятной, редчайшей случайности мне видится проявление великих и мудрых биологических законов.
Если говорить откровенно, мне долго мешало то, что у Корнелии в тумбочке стоит белый передатчик. Я никогда не говорил ей об этом. Но Корнелия ведь умница. Она и сама это понимала.
Как-то мы с ней поссорились. Из-за совершенного пустяка. Из-за того, как назвать своего будущего сына или свою будущую дочь. Нам ещё рано было спорить об этом. Но мы всё-таки заспорили и даже поссорились. Это было очень странно. Мы раньше не ссорились с ней...
И тогда она встала с дивана и сказала:
— Я знаю, почему ты злой.
— Я вовсе не злой, — возразил я. — Просто мне кажется, что ребёнку, родившемуся в России, лучше иметь русское имя, а не древнеримское,
— Счастье людей зависит не от имени, — сказала Корнелия. — Ты станешь добрым и поймёшь это.
Она подошла к тумбочке, достала свой ящичек, спустила футляр, вынула четыре белых уголка с усыпляющими лучами и снова закрыла его. У нас в кухне топилась печь — большая шведская печка, которая обогревала весь дом. Корнелия раскрыла печку и швырнула ящичек туда. Она сделала это очень быстро, и я на какое-то мгновение замер на месте — настолько это было неожиданно. Потом сообразил, что белому ящичку можно найти более правильное применение, что он может быть интересен нашим техникам и учёным.
Я кинулся к печке, распахнул дверцу и кочергой вытолкнул ящичек из огня на пол. Прошла всего какая-то секунда, но передатчик уже горел, и мне пришлось залить его водой.
К счастью, всё произошло очень быстро, и прогорел только футляр.
— Зачем ты сделала это? — спросил я.
— Чтобы ты не злился. Чтобы ты не думал, будто я берегу путь для отступления.
Я подошёл к Корнелии, обнял её.
— Чудачка. Я ведь верю тебе.
Она расплакалась.
— Я хочу... — говорила она сквозь слёзы, — чтобы ты... перестал считать меня... человеком с другой планеты. Я хочу быть... для тебя... совсем своей... совсем земной... Между нами... всё время... стоит что-то... космическое...
Я успокаивал её, как мог. Обгоревший передатчик я унёс обратно в её комнату.
Через несколько дней, когда мы уже совсем спокойно вспоминали эту ссору, Корнелия сказала, что всё равно уничтожит передатчик.
— Отнеси его лучше в свой институт, — посоветовал я, — Он же интересен людям!
— Он бесполезен им! — возразила Корнелия. — Гао не простил бы мне, если бы его вызвал кто-то другой. Он назвал бы это предательством.
— Почему он так недоверчив? — подумал я вслух. — Что плохого сделали ему люди?
Корнелия подошла ко мне, ласково положила мне руку на плечо.
— Ты должен понять, — сказала она. — На нашей земле ведь не все идеальны. Почему же мы ждём идеальных людей с других планет?.. У всех есть свои особенности, и их надо уважать, если они безвредны. Гао никому не навязывает свою волю, хотя в его руках громадная сила. Почему же ты всё время хочешь, чтобы он подчинился твоим желаниям?
— Я хотел, чтобы ему было лучше, — попытался я оправдаться. — И ему и его друзьям. Поэтому я и просил тебя позвать их.
— Гао намного старше тебя, — тихо, спокойно произнесла Корнелия. — Он больше тебя знает и больше тебя видел. Он сам разберётся, где ему будет лучше. Он вынужден быть осторожным, потому что в молодости его много раз обманывали самыми красивыми словами. Он и меня учил не верить красивым словам. И ещё он осторожен потому, что думает не только о себе. На корабле ведь ещё четырнадцать человек, кроме Гао.
— Почему так много людей? — спросил я. — Что им всем делать на корабле?
— У них большой корабль, и на нём много работы. Её хватает всем.
— А почему у них такой большой корабль? Они не говорили тебе?
— Говорили. Они знали, что вернутся на свою планету в другую эпоху, и поэтому им придётся жить замкнуто. Чем их будет больше, тем жить замкнуто легче. Они ведь все не просто попутчики. Они старые друзья. Некоторые из них ещё в школе вместе учились...
Корнелия замолчала. Я вспомнил, как в минуты ссоры она торопливо вынимала из ящичка белые уголки, и спросил:
— А зачем ты оставила усыпляющие лучи?
— У нас будет сын, — сказала Корнелия. — Я покажу ему, какое оружие достойно людей. И пусть он позаботится о том, чтобы никакого другого оружия на нашей земле не осталось.
Я удивлённо поднял на неё глаза. Она никогда раньше не говорила об этом. И она поняла мой молчаливый вопрос.
— Это разрешил мне сделать Гао, — добавила она. — Тогда, в последнем разговоре...
Только теперь я понял, наконец, всё. И то, почему они так долго говорили с Гао в тот день. И то, почему Корнелия вначале так упорно не хотела звать Гао и его друзей на Землю. Она ещё неважно знала русский, моя древняя римлянка. Но она всё-таки знала его достаточно, чтобы понять, о чём изо дня в день говорят по радио и пишут в газетах, о чём думают все люди на Земле. Она поняла, что её родная планета уже давно стоит на грани войны, что она перенасыщена тем самым страшным оружием, которое принесло столько несчастий планете Гао. И наверняка Корнелия поняла ещё и то, что на Земле пока немало сумасшедших, которым не терпится пустить это оружие в ход. И если сама Корнелия решилась связать свою судьбу с трудной, опасной судьбой родной планеты, то она не хотела подвергать риску быть уничтоженными мудрых и сильных людей, которые когда-то спасли её. Она не могла звать своих друзей на такую планету, как наша. Она не чувствовала себя вправе сделать это. Что ж, я не мог осуждать её за это... По-своему она была права. И прав был по-своему Гао, который мудро дал Корнелии достаточно большой срок, чтобы она могла разобраться в происходящем на Земле.
