Джон Ринго - Предвестник шторма
— Нам? — удивленно переспросил репортер. — Вам кто-то помогал?
— Я! — пискнула маленькая девчушка. — Я работала со взрывчаткой!
Лицо репортера приобрело то особое выражение притворного удивления, которое появляется у взрослых, когда дети перебивают их без спросу. Репортаж шел в прямом эфире на всю страну, и ему просто позарез требовалось заткнуть рот пацанке. Что она имела в виду насчет взрывчатки?
— В самом деле? И это помогло?
— Вышибла дерьмо напрочь из ублюдков, — бесхитростно сказала Кэлли. — Должно быть, перебила половину чертовой роты. Мы утыкали весь край долбаной лесополосы клэйморами, и я их просто разнесла на хрен.
Женщина-оператор подавила смех, но профессионально сняла застывшую мину репортера, пока он пытался найти, что на это ответить.
— Повернись к старику! — рыкнул продюсер. — Спроси про имя.
— Да, мистер О’Нил, есть еще один О’Нил, который снова стал знаменит. Точно такое же имя…
— Это мой папочка! — возбужденно произнесла Кэлли. — Он снова задал жару этим сучьим детям кентаврам, правда?
У репортера снова появилось это выражение пассажира на потерявшем управление поезде. Майк-старший решил повернуть нож в ране. Он переложил жвачку за другую щеку и сплюнул табачный сок.
— Я научил его всему, что он знает, — протянул он с преувеличенным южным выговором, глядя прямо в камеру. И чертовски сильно надеясь, что треклятые монахи будут блюсти свой обет хренова молчания и не надорвут животы от хохота. В мире хватало чертовых проблем, чтобы надо было еще объяснять их присутствие.
Из-за линии леса на заднем плане появился зеленый армейский седан и поехал к дому. Под холодным дождем Джорджии.
Военный госпиталь имени Уолтера Рида,
Вашингтон, округ Колумбия, Соединенные Штаты Америки, Сол III
15 октября 2004 г., 20:15 восточного поясного времени
Керен постучал в дверь палаты и кивнул выходящей медсестре.
Помещение пахло дезинфекцией. От запаха у него поднялись волосы на затылке. Глубинным, доставшимся еще от рептилий отделам мозга это говорило, что дела плохи и собираются стать еще хуже.
Он посмотрел на фигуру на постели. К подушке были приколоты три медали; очевидно, что-то все же попало в базы данных прежде, чем все пошло кувырком у озера Джексон. Он покачал головой и сел.
— Ты точно пропустила хорошую вечеринку, — прошептал он, доставая бутылку из глубин своей куртки. В свете лампы над кроватью на мгновение блеснули золотые «шпалы» второго лейтенанта. — Генерал ставил. Черт, а пить он будь здоров. И еще этот старый змей уоррент-офицер, что повсюду ходил за ним. И генерал рассказал эту историю, чертовски смешную, насчет того, как получилось, что уоррент везде следует за ним. Все упиралось в аллигатора и две бутылки бурбона.
И он пересказал историю своему боевому товарищу. И рассказал ей пару других, как в конце концов генерал Симозин и генерал Форд встретились выяснить отношения, и Форд перед телекамерой обвинил Симозина в некомпетентности выбраться из степей, а Симозин в ответ вытащил на свет, как Форд мешал объединению стариков и так всюду напортачил, что не было никакого способа что-нибудь исправить. Так что Форда выгнали, а Симозин снова командует Десятым корпусом, а генерал Китон — Первой Армией.
И еще он рассказал про встречу между новым Президентом и Дарелом, как президент пригрозила отозвать все экспедиционные силы, если дарелы не привезут столько гравипушек, сколько мы сможем поднять. И как тир наконец согласился, что все оборудование будет поставлено бесплатно и что у вселенной нет более важной задачи, как обихаживать сейчас людей. Но пока что трубопровод забит, а Флот никак не раскачается, а почти от всех ЦПЗ остались дымящиеся ямы…
И рассказал, как какой-то ветеран где-то в Иране организовал оборону под стать их обороне, собрав с миру по нитке кусок той части, этого подразделения, как-то впихнув им в спину достаточно стали, чтобы они выстояли на важном перевале против целого роя. Так по крайней мере рассказывали.
Но в Индии творился сумасшедший дом, и никто не знал, что там с африканским роем. А казахстанский все еще бродил где-то, пытаясь выбраться из бесконечных степных равнин…
Но бутылка наконец опустела, и пора было уходить.
— Что ж, Элгарс. Говорят, что ты вроде бы меня слышишь. И еще мне сказали, что, может быть, ты когда-нибудь придешь в себя. Я оставил е-мэйл моего… нашего подразделения у них. Всех выживших в Стоянии У Монумента собирают вместе и формируют особое подразделение. Тебя туда включили. И тебя, и всех других… раненых. И мертвых. Так что ты можешь, знаешь ли…
Он остановился и вытер слезу.
— И я видел, как повесили Питтетса. Тебя это обрадует. Они не связали его так, как я просил. Я хотел, чтобы он подергался немного. Но он мертв. И ты знаешь насчет наград.
Он попытался найти, что бы еще сказать, но в голову ничего больше не приходило.
— Мне пора, — сказал он и взглянул на свои часы, стараясь не смотреть на милое лицо за трубками аппарата искусственной вентиляции легких. — Галактиды, теперь они за все платят. Так что нет причин, знаешь… списывать тебя. И тебя переведут в какой— нибудь подгород. Места там хватает, и у них действительно хорошее оборудование. Так что тебя оставят лежать на аппарате, на случай…
Сейчас он жалел, что прикончил бутылку. Он бы охотно выпил еще. Последний раз он взял ее руку.
— Спасибо за тот выстрел на Шестой улице.
Он кивнул ей, солдат — солдату:
— Я знаю, тебя это тоже спасло. Но он все же спас мою задницу.
Он снова кивнул, надеясь, что она как-то отреагирует и шевельнет рукой, но отклика не было.
— Ну, пока, Элгарс. Береги себя.
Наконец он повернулся и вышел из палаты, оставив позади тишину, прерываемую лишь жужжанием и чавканьем машин.
Во внешней, запретной для солнца тьме, в беззвездье пустого эфира,
Куда и комета не забредет, во мраке мерцая сиро,
Живут мореходы, титаны, борцы — создатели нашего мира.
Навек от людской гордыни мирской они отреклись, умирая:
Пируют в раю они с Девятью Богинями щедрого края,
Свободны любить и славу трубить святому Властителю Рая.
Им право дано спускаться на дно, кипящее дно преисподней.
Где царь — Азраил, где злость затаил шайтан против рати Господней,
На рыжей звезде, вольно им везде летать, серафимов свободней.
Веселье земли они обрели, презрев ее норов исконный,
Им радостен труд, оконченный труд и Божьи простые законы:
Соблазн сатанинский освищет, смеясь, в том воинстве пеший и конный.
Всевышний нередко спускается к ним, Наставник счастливых ремесел,