Татьяна Гнедина - Беглец с чужим временем
Память послушно прокрутила перед ним короткометражный фильм.
Он не ожидал, что встретит снова «девушку своей мечты» в тот самый день, когда ему в первый раз выдадут такую кучу денег. Он не думал, что повар может получать больше физика. Она шла с рынка, и в руках у нее была большая корзина с провизией. Он купил цветы, сунул ей в руки мокрые красные гвоздики и понес корзину. Цветам она так обрадовалась, будто ей раньше их никогда не дарили.
А ей и вправду никогда не дарили цветы. В Гаммельне не тратят деньги на чепуху. Цветы дарят только уезжающим, да и то — кактусы, чтобы по возвращении в гаммельнское время они сохранились...
По тесным рельсам проползал паровоз.
Подумать только — простой паровоз, а работает, как машина времени. Впрочем, всегда ли нужна машина, чтобы бежать от своего времени? Где бы я был, если бы остался в Берлине? Слава богу, все это ушло навсегда. И теперь я хотел бы жить, как говорится в старых сказках: «Долго и счастливо — до самой смерти...»
...Ну что ж, она обрадовалась цветам и сияющая шла до своего дома. Мы подошли к калитке, и тут я увидел ее отца. Он сидел в плетеной качалке. Глаза острые. Типичный взгляд экспериментатора.
— А-а, бывший физик! Слыхал, слыхал!
— Я не бывший физик.
— Простите, не расслышал?
— Я не бывший физик.
— Значит, я ошибся?
— Вы не ошиблись. Но работаю я поваром.
И вот тут-то образовалась трещина. Старик встал и, ни слова не говоря, ушел в дом. С тех пор меня больше в дом не приглашали.
После этого я спасовал. Собственно говоря, почему спасовал? Я радовался как последний дурак, — когда Анна-Мари шла со мной гулять. Иногда я спрашивал:
— Чем теперь занимается профессор?
— Археологией, — и ни слова больше.
— А физикой?
— Не знаю.
Между прочим, я сам вчера вечером видел вспышки света в окне лаборатории. Ну что ж, может быть, профессор занимается физикой просто так, для себя? Но не каждому дано иметь домашнюю лабораторию. И зря он разгневался, узнав, что я бросил науку. Конечно, я ничего не сказал об этом Анне-Мари. А потом дела пошли совсем плохо.
— ...Я не люблю, когда со мной переходят на «ты».
— Почему?
— Потому что мне не нужны вокзальные знакомства.
— Вокзальные?
— Бросьте прикидываться! — она иронически посмотрела на меня.
Когда она грубо разговаривает, мне почему-то становится ее жаль.
— Если у девушки нет денег, она может рассчитывать на верность только до первой поездки в «иное время». А потом сами понимаете — появляется разница в возрасте... И никто не виноват, если тебя бросают...
И тут я сделал величайшую глупость. Я сказал:
— Прошу вас быть моей женой. На всю жизнь и в любом времени.
...Повар сделал предложение... Конечно, она отказала...
На этом кадре короткометражный фильм оборвался. Но конец его может показаться безнадежным только тому, кто не понимает выражения глаз Анны-Мари! Трассен снова вглядывается в этот последний кадр и пытается найти в нем скрытую для себя надежду.
Впереди длинный вечер. Сегодня ему не идти на работу — не его смена. Может, пойти в «свой» ресторан? Занять столик у оркестра. Заказать фирменное блюдо — «бифштекс Трассена». Напиться.
Заглянув на кухню, Лео увидел, что кухарка фрау Тони пытается передвинуть «отяжелевшую» горячую кастрюлю.
«Теплота переходит в массу», — машинально подумал Трассен.
— Помогите, господин шеф! Кастрюля горячая — килограммов на десять тянет.
Трассен вместе с кухаркой перенес кастрюлю с плиты на стол.
— Вот теперь она остынет, я и сама с ней справлюсь. — Фрау Тони вытерла руки о передник. — А что же вы не в свою смену вышли?
— Пришел развлечься, фрау Тони.
Из ресторана доносились звуки оркестра.
— Желаю приятно провести вечер.
— Спасибо, фрау Тони.
В ресторане нарастал шум. Парочки выходили из-за столиков и шли танцевать. Позвякиванье тарелок слилось в беспокойный гул. Дверь на улицу была открыта, и вечерний ветер перемешивал с ресторанным угаром пушинки цветущих тополей.
Трассен сел справа от эстрады и заказал бутылку вина и шницель. Оркестр играл известную песенку о потерянном времени. Откинувшись на спинку стула, Лео мечтательно следил сквозь затуманившиеся очки за колебаниями сложной прически танцующей блондинки. Какие удивительные переплетения прядей... Торжественная пышность сказочного убора... И такой тонкий, хрупкий профиль под затейливой шапкой волос... «А не отбить ли ее у этого самоуверенного хлыща?» — Трассен хмелел. В ресторан медленно вошел высокий и узкий в плечах человек. Коротко стриженные волосы. Серые внимательные глаза. «Рост выше среднего, метр восемьдесят пять. Сутулится...» В мозгу Трассена вспыхнули приметы Рауля, объявленные по радио перед его бегством из Берлина. Сколько лет прошло с тех пор, с того самого лета, когда между ними произошел разрыв?..
Клемперт остановился, слегка приподняв брови, окинул взглядом зал и устало шагнул своими непомерно длинными ногами к боковому столику невдалеке от входной двери.
Да, это мог быть только Клемперт. Но почему Трассен должен встретиться с Раулем именно сейчас? Стык с прежней жизнью в тот самый момент, когда так хотелось забыть о прошлом. Когда все, наконец, наладилось. А Клемперт — это снова проблемы. Клемперт — это упреки совести. Клемперт — это трудное и опасное существование. «Нет, с меня хватит», — раздраженно подумал Трассен.
Рауль раскрыл меню.
«Ведь сколько раз мы ходили с Клемпертом по одним и тем же улицам в Берлине, ездили в подземке по одному и тому же радиусу и не встречались...» Только однажды Трассен зашел к отцу Клемперта сразу после ареста Рауля. Он недолго пробыл у старика и избегал смотреть в его застывшие от отчаяния глаза...
И вот уже Трассен чувствует, как в нем просыпается эта самая проклятая совесть, а память услужливо подсовывает ему тягостные воспоминания. Он тонул в озере с желтыми камышами. Рауль вытаскивал его, потом долго откачивал, пока посиневшее тело Трассена не стало снова ассистентом кафедры физики. И почему-то именно это воспоминание о том, как он, потеряв самообладание, вцепился в воде в Клемперта, стиснув его шею, жгло Лео сейчас с особенной силой.
К Раулю подбежал официант и начал записывать заказ. Лео почувствовал всю низость своего поведения, с грохотом отодвинул стул и направился к Клемперту.
— Рауль!
Не вставая, Клемперт смотрел на него с удивительно знакомой мягкой усмешкой. Это мгновение решило все. Лео бросился к нему и, схватив за руку, отвернулся, сдерживая дрожащие губы. Прошлое и настоящее слились в одну прозрачную одновременность.
