Александр Полещук - Великое делание, или Удивительная история доктора Меканикуса и его собаки Альмы
— Уличный фокусник будет искать философский камень! — презрительно бросил один из них.
— Руки, познавшие ловкость, сердце — испытания, тело, привыкшее к лишениям, — это богатство алхимика!.. — тихо сказал магистр, и все смолкли. — Тэд, — продолжал магистр, обращаясь к одному из учеников, — проводи Одо и покажи ему келью, в которой вы живете. Накорми его. Он будет вашим товарищем.
IIИ началась самая удивительная и прекрасная жизнь, какую я когда-нибудь знал. В большой комнате за дубовым столом мы, ученики великого магистра, собирались поутру, чтобы прослушать лекцию об удивительных свойствах минералов, об открытиях, сделанных нашим учителем в таинственных и темных рукописях древних авторов, о трудах великих ученых Востока Авиценны[12] и Авензоара[13], Разеса[14], называемого арабами ар-Рази, и Джабира ибн Хайана.
Мои товарищи вскоре полюбили меня и привязались ко мне. Многие испытания, выпавшие на мою долю, сделали меня покладистым и незлобивым. Я легко прощал им насмешки над моей внешностью и моим выговором. Свободного времени у нас было мало — мы ставили десятки удивительных опытов и открывали под руководством учителя небывалые вещества и необыкновенные свойства известных тел.
Теперь уже никто не сомневался, что недалек тот день, когда в круглом стеклянном сосуде (мой учитель назвал его философским яйцом) ртуть — мать всех металлов и сера — отец, соединившись, дадут философский камень, заветный Красный камень алхимиков, способный превратить свинец или медь в золото.
В этот период мой учитель уже находился в опале. Временами его увозили в какой-то монастырь близ Парижа, но жил он большей частью в Оксфорде благодаря некоторым надеждам, которые возлагал на него папа Климент IV.
Часто к моему учителю приходили другие монахи-минориты[15]. Оборванные и нищие, с горящими глазами, они приносили в нашу лабораторию вести со всех концов королевства Англии. Удивительные и небывалые вещи творились в этой стране. Бароны ненавидели короля, окружившего себя надменными иностранцами, многие из которых не могли разговаривать на том языке, на котором говорил простой народ. Рыцари с ненавистью говорили о поборах, которые взимало с них королевское казначейство — «Палата шахматной доски». Говорили, что там на длинных, разделенных продольными полосами столах высятся груды серебряных монет, а воздух пропитан запахом крови подданных жестокого короля. В нашей лаборатории бессменно сидел монах-францисканец с быстрыми, маленькими глазками. Мы знали, что он наблюдает за нашим учителем, подслушивает наши разговоры, следит за теми, кто приходит к нам. И каждый из нас старался напакостить этому монаху как только мог. О, если бы мы знали, что ожидает нашего любимого учителя, мы, нисколько не колеблясь, уничтожили бы этого мерзкого монаха. Но он казался таким глупым, что никто из нас не видел опасности.
К этому времени, погруженный в чтение арабских книг, наш учитель обратил внимание на сильно горящие порошки, в состав которых входили селитра, уголь и сера. Он очень долго искал нужное соотношение этих веществ, пока не стал получать смеси, горящие быстро, ярко, с громким шипением и треском. Я растирал в большой бронзовой ступке каждый порошок отдельно. Крылом дикого гуся мы смешивали их на плоском камне и подносили горящую лучину. Для нас такой опыт был большим развлечением, но учитель всегда смотрел на него чрезвычайно серьезно и сердился, когда мы сопровождали опыт смехом и шутками.
— Вы и не знаете, какому страшному зверю мы открываем клетку! — часто говорил он.
IIIЗа стенами университета бушевала междоусобная война. Мы понимали, что наш учитель был всем сердцем на стороне графа Лестерского Симона де Монфора[16], который смело поднял оружие против короля Генриха III. Не менее интересовался всем происходящим и пучеглазый монах — брат Бонифаций. Он внимательно и настороженно следил за всеми нами. Особенно он настаивал на том, чтобы мы ежедневно молились о даровании победы нашему монарху над злобным врагом. Победа де Монфора была бы смертельно опасна монахам-францисканцам, так как укрепила бы английскую церковь и сделала ее менее зависимой от Римского папы.
Наконец в мае 1264 года в Оксфорд пришло известие о том, что невдалеке от пролива, отделяющего английское королевство от его французских владений, произошла жестокая битва, в которой граф Симон де Монфор в союзе с горожанами и рыцарями наголову разбил войска короля.
Сам король, как о том поведал нам один из монахов, попал в плен вместе со своим старшим сыном. Мы все откровенно ликовали, а брат Бонифаций перестал нас посещать и даже сказал одному из учеников, что собирается уехать в Аквитанское королевство[17], так как климат Англии ему не по душе.
В этот момент наш великий учитель совершил, казалось бы, незначительную ошибку, которая, однако, имела самые неприятные последствия для всех нас. В присутствии брата Бонифация наш учитель производил один из этапов Великого Делания, как вдруг на какое-то мгновение железный стержень, которым он размешивал кипящую смесь, покрылся тонким слоем желтого блестящего металла.
Учитель воскликнул:
— Дети мои, я на правильном пути!..
Мы все с любопытством и восторгом смотрели на блестевшую, как золото, полоску.
— Любезный брат мой! — обратился Бонифаций к учителю. — Правильно ли расслышали мои грешные отверстия?.. — Брат Бонифаций прикоснулся к сморщенным и грязным лепешкам, заменявшим ему уши.
— Я ничего не утверждал определенно, скорее всего, я ошибся, — ответил учитель. (И у меня сжалось что-то в груди от жалости, что такой могучий человек, такой всесторонний ум вынужден унижаться перед этим паршивым монахом…) — Дети мои, ведь это ошибка! Это, конечно, ошибка, это не золото! — Он внес железный стержень в огонь, и золотистый слой немедленно потемнел. — Это медь, конечно, это медь, дети мои…
Но было уже поздно. Ночью из Оксфорда выехал на низкорослой быстрой лошадке рябой францисканец, который часто шептался с братом Бонифацием. Я хотел его догнать, но мой друг отсоветовал мне.
— Я знаю, что повез монах, — сказал он. — Ночью я прошел в келью брата Бонифация. У него на столе лежало письмо, сам он спал, и, судя по запаху, в комнате было выпито немало вина. Бонифаций извещает этим письмом папу Климентия, что наш учитель на «правильном пути». Хорошо еще, что он ничего не прибавил. Не думаю, чтобы такое письмо могло сыграть роль. Да, сейчас и монахи побаиваются открыто действовать против воли правителей Англии.
