Феликс Крес - Черные мечи
Тишина.
— Понятно. Значит, нет?
Тишина.
— Понятно. Если бы ты сказал "да", то получил бы и то и другое. Убирайся!
Солдат сидел неподвижно. Наконец, та же самая рука, что чуть раньше усадила его на землю, дала ему крепкого подзатыльника. Бельгон вскочил и исчез настолько быстро, насколько это было возможно. Словно растаял во тьме.
— Идем, Даг, — позвал Гольд.
На ощупь вышли из пещеры. Дождя снаружи не было, видимо, небо во время вечернего ливня исчерпало весь запас воды. Часовой дремал, притулившись к мокрой скале. Заслышав шаги, он вздрогнул, а разглядев, кто идет, резко выпрямился.
— Не докладывай, — походя бросил командир солдату и, обернувшись к Дагу, спросил: — Что скажешь?
— Ничего.
— Вообще ничего?
— Ничего, — повторил подсотник. — Помнишь? Я ведь предупреждал.
— Что предлагаешь?
— Без людей Эгдеха ждать рискованно. Нужно опередить нападение.
Гольд задумался.
— У нас никаких доказательств вины Рбаля, — наконец сказал он. — А он их наверняка потребует.
— Кого волнуют претензии покойника?
— Возможно, и никого, только вот я не хочу убить его просто так, за здорово живешь. Да и при чем здесь солдаты? Они могут принять его сторону, не разобравшись. Да и не дело для воина копаться в интригах. А если доносчик попросту врал? Мразь! Я самого себя презираю, что вообще стал его слушать.
— Да, но все-таки выслушал. К чему теперь огород городить? Выбора все равно нет. Пока будешь выжидать, Рбаль обязательно что-нибудь пронюхает. И тогда ударит первым. А утром уходит Эгдех.
— Я понимаю, что ты прав, Даг, хотя мне это не нравится. Как я могу убить своего же солдата? Рбаля надо взять под арест.
— Зачем тебе такая морока? Ему ничего не докажешь, придется потом освободить. Тогда-то он прирежет тебя без раздумий, тут же, на месте. Он сейчас готов на все.
— Может, и так.
— Ты слишком мягок, Гольд. Странно! Не могу к этому привыкнуть. Когда-то…
— Когда-то, — оборвал его воспоминания о былом сотник, покачал головой и добавил: — А что… что с ней? Как думаешь, она в этом замешана?
Иронической улыбки Даганадана он не заметил.
— Сомневаешься? Она — это сердце, душа всей игры.
— Нет, Даг, не может быть. Я знаю, что меня она ненавидит, но тебя-то за что? А солдат? Десять солдат, Даг, десять жизней.
— Как же ты наивен, Гольд. Во имя Шерни! Наивен, как и Рбаль! Это же все обман, иллюзия, Гольд.
— Иллюзия, говоришь? Я чувствую эту женщину, Даг. Может, потому что знаю ее дольше, чем ты. Она избалованна, никчемна, возможно, и пустоголова. Она привыкла к праздности, потому и склонна к ней, но извращенности в ней не ищи.
— Пусть так. Что произошло в конюшне? Скажи — ты и в самом деле хотел ее изнасиловать?
— Издеваешься, Даг? Она солгала.
— Зачем?
— Чтобы…
— Породить ненависть, Гольд. Нет ничего проще, чем спровоцировать ее в наивных влюбленных дурачках вроде Рбаля.
Гольд задумался.
— Не угадал, Даг. Я уверен, что это не так.
— Прав я или не прав, Гольд, все равно. Предупредить нападение необходимо, пусть даже Рбаль и погибнет. Меня не волнует, что ты на это скажешь. Теперь это мое дело.
Гольд ошеломленно уставился на друга.
— Мое дело, — повторил Даганадан. — За порядок отвечаю я. Ты можешь лишить меня звания, вышвырнуть из легиона. Согласен, но позже, когда мы вернемся в казармы. Сейчас моя задача — поддерживать дисциплину. Я не намерен во время опасной экспедиции терпеть в отряде человека, готового убить своего командира. И своих товарищей, не забывай этого.
Сотник понуро молчал. Тем временем ночная мгла как будто понемногу рассеялась.
— Идем, Гольд. Уже светает.
12
— Как далеко отсюда до Края? — спросил Байлей.
— Дня два пути, — не останавливаясь, ответила девушка. — Через Горы.
Она обернулась, кинув взгляд на него через плечо. Он выдержал его, уже понимая, что в нем не так. Под длинными, изогнутыми вверх ресницами глядели, словно насильно вставленные, совершенно чужие глаза. Серые, проницательные, по-мужски жесткие.
— Что так разглядываешь?
Он сделал неопределенный жест.
Она отвернулась и пошла дальше.
— Знаю, — сказала она, глядя перед собой. — Когда-то я тоже их боялась.
Он не стал ни о чем спрашивать.
— Может, когда-нибудь, кто знает… Я расскажу, как это случилось. Но не сейчас, не сегодня. Хорошо?
Посыпал плаксивый дождь. Громбелардское небо постепенно просыпалось. Каренира подняла голову.
— Вечером грянет ливень, — сказала она, — какого Горы еще не видали.
— С чего ты решила?
— Знаю.
Байлей все время удивлялся, как быстро они идут. Старик, шедший впереди, для своего возраста передвигался весьма энергично. Проявляя завидную ловкость и силу, он вел их за собой, минуя труднопроходимые места, предпочитая обойти их, нежели рваться напролом.
— Мы идем в сторону Разреза, — внезапно сообразил дартанец. — Неужели в этих краях существует дорога, которая туда не ведет?
Она звонко рассмеялась.
— Есть, конечно, надо только знать, где и как ее искать.
— Похоже, мне не дано понять Горы, — пробормотал он.
— Пару лет назад я тоже так думала.
Он вдруг споткнулся, чуть не сбив ее с ног. Она устояла сама, да и его поддержала.
— Смотри под ноги, — иронично посоветовала она.
Шли они целый день. Байлей временами спрашивал о том о сем, Охотница объясняла. По большей части разговор шел о Тяжелых Горах.
Единственный горный массив Шерера, никогда не знавший снега. Даже самые высокие вершины чернели голыми пиками, утомляя своим монотонным видом. Это поначалу пейзаж радует своей оригинальностью, но по мере того, как привыкаешь, от него начинаешь все больше уставать. Всюду серые и черные скалы, словно это зловещая пустыня, где нет ни пятна иной краски, кроме серой и черной. Тучи сливаются с оскалом черных вершин, и тогда кажется, что горы достигают неба, а небо растворилось в горах, будто весь Громбелард — невероятных размеров пещера.
В Громбеларде гуляет один ветер, но весьма странный. Собственно, это непрерывное движение воздуха в определенном направлении с одной и той же скоростью и силой, словно долгий вдох… или выдох. Повадки у этого ветра — что у дождя. То закапризничает, спрячется на день-два, потом судорожно начинает сотрясать горы, как нездоровый кашель, бьет крылом по вершинам, и снова — вдох, выдох, вдох…
Да и голос у ветра такой же монотонный. Скоро перестаешь его слышать, особенно когда он сливается с шелестом дождя. Этот общий гул пастухи Громбеларда называют "пением гор". Так повелось, что тянется эта заунывная песня многие года, века и, как повелела Шернь, до скончания дней.
