Михаил Савеличев - Иероглиф
Дальше — больше. Эволюция идет постепенно, даже в человеческой душе. Шаг за шагом, коготок за коготком. К сожалению, это не так легко заметить внешне. Вся основная работа происходит в душе, или как она там у них называется.
У тех, кого я считаю меньшинством, взросление не сопровождается такой «сложной» внутренней работой. Они мучительно ищут объяснение, сначала обвиняя дурное влияние друзей и школы, потом — себя, потом — своих предков и проклятое общество вокруг. Наверное, отсюда, из таких преображений, пошли всякие сказочки о подменышах, о тлетворном влиянии денег и чрезмерной родительской любви.
И мне хочется кричать — опомнитесь! оглянитесь! вспомните свои собственные слова о жестоком мире! Как это ни печально, но это даже не наследственность, не воспитание. Как было бы просто, если бы это было так. Пусть не сразу, далеко не сразу, не в этот год, не в этот век, не в это тысячелетие, но мы бы добились своего, у нас была бы надежда. Мы подняли бы на щит евгенику и Теорию Воспитания, мы бы шли шаг за шагом, постепенно, долго, очень долго, но у нас была бы реальная цель, был бы враг на пути к ней, и было бы средство победить врага и достичь цели.
Но жизнь утверждает — нет никаких таких генов, нет никакой Теории Воспитания, нет никакого светлого будущего. Как потом написали эти разочарованные уставшие оптимисты: «Мир не может быть построен так, как вы мне сейчас рассказали. Такой мир может быть только придуман. Боюсь, вы живете в мире, ко торый кто-то придумал — до вас и без вас, — а вы и не догадываетесь об этом…».
Действительно, мир не может быть построен так, он построен совсем иначе. Почему? Почему их больше? Почему все рождаются милыми, сопливыми, улыбающимися и ревущими? Почему Вселенная антропна, а наше общество ни в коей мере не удовлетворяет этому принципу? И еще миллионы и миллиарды таких же «почему», на которые нет ответа.
Точнее, ответ есть. Он всегда лежит на поверхности, но человек обращается к нему лишь г самую последнюю очередь, лишь после того как годы проплутал по пыльным лабиринтам, без входа и выхо да, без света и без надежды. И света в этом ответе не больше, чем надежды.
Мир устроен так, потому что он так устроен. Эти вещи происходят, потому что они просто происходят.
Глупо? Тавтология? Что ж, Природа была всегда халтурно сделана. Их больше. И точка. Нет, не точка в смысле окончания, а точка в смысле отправления к дальнейшему размышлению. Как нам с этим существовать? Вспомните свою жизнь, и сами придете к потрясающему открытию — с этим существовать можно и даже вполне комфортно. Да, они уродливы, злы, ненавистны, но они не могут жить и без нас. Собственно, весь относительный, условный уют нашей цивилизации создан для нас, меньшинства. Свою ненависть и злость друг к другу, а еще больше — к нам, они проложили смягчающей подушкой религии, законов, традиций и ритуалов.
Стиснув зубы, они приучили себя к этой оскомине неразрешенности, ограничений, запретов. Они стараются не трогать нас (что не получается), не обижать нас (получается не очень хорошо, но все же), не убивать нас (получалось хорошо, до поры до времени). Конечно, натура давала себя знать, даже после разгула демократии, лагеря, шарашки, печи, войны, газы. Смерть косила и своих, и ненавистных чужих. Чужих в большей степени. Но все равно, от полного уничтожения нас спасает то, что мы им очень нужны.
Они без нас не могут существовать. Это мы позволяем им доминировать в жестокой схватке с Природой. Если бы не мы, то всех нас без разбору давно уже съели бы медведи и тигры. Мы, и только мы движем прогресс, уныло подчиняясь пинкaм, тычкам и угрозам. Им нужны технологии, и в обмен на это они разрешают нам иметь книги, разрешают существовать тем, кто ничего не понимает в химии, математике, физике, но кто необходим нам, для нашего психического здоровья — философам и литераторам, художникам и поэтам, теологам и певцам.
Да, и среди них, привлеченные хорошей жизнью и возможностью официально ничего не делать, очень часто встречаются представители большинства. Они силятся затмить нас, превзойти, вытолкнуть, словно кукушата, из гнезда.
И эта их борьба с нами на нашей территории сопровождается всемерной поддержкой большинства — деньгами, симпатиями, аплодисментами. Но это смешит нас. Даже среди тех, кто толкает вперед перегруженный паровоз цивилизации, очень много кукушат. Они гадят, они воруют, присваивают, жируют и ненавидят. Но все они стерильны. У них нет души, у них нет мыслей, идей, только все заимствованное, ворованное, цветастое, никчемное.
Тайно и открыто поддерживая своих в стане чужаков, большинство все же понимает, что нельзя им давать слишком большой воли, иначе сорняк забьет пшеницу, и все помрут с голоду. Нажиму, тупости, и бездарности не дают перейти четко ограниченных последних рубежей, иначе — гибель и тлен. Нас спасают границы и конкуренция. Те, кто забывает о нас, давит нас, как ненужных клопов, поглощается более рачительным и, значит, более сильным соседом.
Есть в таком положении что-то унизительное, коровье. Но помните — мир таков. И точка. Зато мы имеем роскошь быть нонкомформистами, свысока глядеть и плевать в эту грязь, которую, впрочем, не без нас развели. Есть вопросы, — есть компромиссы, но надо как-то жить.
Более, интересная проблема появляется тогда, когда понимаешь, что так жить дальше невозможно. И бежать некуда. И мы не бежим. Мы гнемся все ниже и ниже, очень часто ломаясь, но как-то умудряясь не только выживать, но и кормить других. За что? Почему? Не знаю. Мир таков. Мы многое им позволяли, прикованные к этому странному месту. Мы их терпим и этим их развращаем. Меньшинство здесь научилось выполнять функции большинства — тупо строить разрушенное или защищать страну от соседей, более умных, более рачительных.
Я знаю, было бы лучше для нас, если бы в один прекрасный момент мы все сказали себе — все, точка, нет сил терпеть, унижаться и умирать. Пора останавливаться, резать все на части и раздавать только того и ждущим соседям. Берите все даром, и пусть никто не уйдет обиженным! В первую очередь лучше станет нам самим. Но ведь не делаем, Терпим. И я чувствую, что в нас самих происходят какие-то странные изменения, очень странные и пугающие.
Об этом я и пытаюсь рассказать этой маленькой машинке и этой намагниченной пленке. Мертвые, безмолвные свидетели, этакие идеальные психоаналитики — не осуждающие, не поддерживающие, равнодушно-заинтересованные. Вот мои единственные собеседники. Они не добры и не злы — они объективны, и они так хорошо запоминают сказанное, и так хорошо его забывают — достаточно нажать вот эту и вот эту кнопки.
А как же, спрошу я сам у себя, мои соратники по меньшинству? Увы, и это еще одна наша печаль, нам очень и очень трудно найти друг друга. Тем более друга, который бы это хотел выслушать, не заткнув на половине рассказа уши и не закричав на меня, чтобы я перестал.
