Александр Шалганов - «Если», 2001 № 06
Хорошо еще, что Касим, который по его состоянию догадался, что происходит, не стал тратить время на бесплодные попытки преодолеть языковой барьер, а поступил проще, как уже поступал в подобных случаях ранее: перегнулся долговязым телом через сиденье вперед и, ухватив руль поверх пальцев испуганного шофера, изо всех сил крутанул влево.
Машину занесло на встречную полосу. Это их, по-видимом-у, и спасло.
В следующую секунду раздался хлопок, короткий свист, что-то блеснуло. Автомобиль подбросило, как игрушечный, и развернуло, поставив лакированным туловом вдоль обочины. Загрохотали по металлу вывороченные куски асфальта. Тоненько, будто щенок, заверещал сопровождающий их китаец. Боковые стекла, покрывшись мелкими трещинками, ссыпались внутрь салона. Правда, он воспринимал это все уже только краем сознания, потому что в следующую же секунду вслед за Касимом выкатился из машины, побежал куда-то на четвереньках, упал, снова поднялся и, перевалившись через низенькие, очень жесткие, как из пластмассы, сросшиеся между собой кусты, наверное, специально высаженные вдоль дороги, распластался по земляной поверхности, втискиваясь в ее спасительные углубления.
Некоторое время он даже не решался поднять голову. Он не хотел видеть темную, в маске с прорезями, согнутую фигуру, которая целилась в него из пистолета с глушителем. «Только бы не в лицо», — подумал он с отвращением. Куда угодно — в темя, в затылок, в сердце, только бы не прямо в лицо. Ему уже приходилось видеть лица, превращенные выстрелами в кровавую кашу. «Господи, если ты есть, сделай гак, чтобы не в лицо, а например, в сердце… Пауза, пахнущая травой, тянулась нескончаемо долго, и когда он все-таки поднял голову и осторожно привстал на локтях, уперев их в щебенку, которой была набита здешняя неприветливая земля, то увидел вяло дымящуюся на шоссе брошенную машину, громадный валун, вдоль которого пробирался Касим, ощупывая рукой каждую выемку, белые, окруженные то ли яблонями, то ли сливами здания вдоль дороги, а над ними почти незаметные, блеклые, слабо-фиолетовые облака, будто тени, растянувшиеся вдоль горизонта.
«Значит, я все-таки жив», — подумал он.
И в то же мгновение будто лопнула пленка, скрадывавшая все звуки. Долетело со стороны города и усилилось, стремительно нарастая, буйство полицейской сирены. Мелькнули красные и синие проблесковые маячки, несущиеся над дорогой. Взвизгнули шины, поспешно захлопали дверцы, поплыли в утреннем воздухе возбужденные командные голоса.
Тогда он поднялся уже во весь рост и, отряхиваясь на ходу от мелкого сора, пошел к машине. Он совершенно не волновался. Только как-то нехорошо, точно он сегодня не завтракал, сосало под ложечкой. И еще было какое-то странное чувство, словно все это по-настоящему не имеет к нему отношения. Оперетта, ненастоящая жизнь, и он наблюдает за действием по телевизору. Он посторонний для всех этих людей.
И он — в самом деле как посторонний — позволил немедленно появившемуся откуда-то весьма озабоченному врачу продезинфицировать и заклеить чем-то прозрачным длинную царапину на руке (черт его знает, когда успела возникнуть эта царапина), и тоже как посторонний, с предупредительным безразличием поворачиваясь, позволил Касиму почистить себя жесткой щеточкой, которую тот уже где-то достал (на то он, правда, и Касим, чтобы достать, что угодно), и уже полностью как посторонний, не произнося ни единого слова, ждал после этого, пока сопровождающий их китаец закончит свои объяснения с пузатым, но, видимо, энергичным офицером полиции.
Все это его абсолютно не интересовало.
И лишь когда очумевший китаец, завершив объяснения, подскочил к ним с извиняющейся улыбкой, когда он пониженным голосом, скороговорочкой доложил, что господин лейтенант понимает, в каком вы сейчас состоянии от этого прискорбного инцидента, и не требует показаний, их можно дать завтра в любое удобное время, а потом от себя добавил, еще больше понизив голос: «Я думаю, что это необязательно», — вот только тогда он как бы очнулся и нейтрально спросил:
— Мы можем ехать?
— Да-да, конечно, уважаемый мистер Марголин. — И китаец распахнул перед ними дверцы точно такой же приземистой и затененной машины. — Пожалюйста, мистер Марголин, нас никто не препятствует…
Правда, перед тем как устроиться на сиденье из белой кожи, он немного помедлил. Однако дело здесь было, конечно, не в «состоянии от этого прискорбного инцидента». Не в состоянии и не в самой машине, которая тоже могла бы вызвать теперь неприятные ассоциации. Дело здесь было совсем в другом.
Просто он только сейчас вспомнил, под какой фамилией находится в этой стране.
Большую часть оставшегося пути он молчал. Он то ли расслабился и спокойно дремал, то ли, напротив, сосредоточился, отключившись от всего менее важного, и, покачиваясь в такт движению, полуприкрыв глаза, мысленно еще раз готовился к предстоящей беседе. По безжизненному его лицу, казалось, утратившему все теплые краски, догадаться ни о чем было нельзя. Во всяком случае, прерывать это молчание никто не решался. И только когда пейзаж за окном расширился и стал уже совсем сельским: маленькие ухоженные плантации, огородики, где между грядок покоилось в воде желтое небо, — он утопил специальную кнопку на боковой дверце машины, и подождав, пока толстое звуконепроницаемое стекло разделит пассажирский и шоферский отсеки, снова откинулся на сиденье и негромко сказал Касиму:
— Выясни, кто это сделал.
— Хорошо, — ответил Касим, даже не шелохнувшись.
— Сколько времени тебе нужно?
Касим подумал.
— Недели две-три.
— Какие-нибудь соображения есть?
— Сейчас — нет.
Машина, не сбавляя скорости, вошла в поворот.
— Ну что там еще?
— Все то же. Южный банк, — ответил Касим.
— По-прежнему не хотят работать?
— Отказываются категорически.
— Ломейкин говорил с ними?
— Ломейкин туда летал и получил от ворот поворот.
— У них там… как его… Коротеев?
— Слышал, как его называют? «Японский бульдозер».
— Забавно. Он свой отказ чем-нибудь мотивирует?
— Утверждает, что хочет остаться полностью самостоятельным.
— Ну, это фикция. С «алтайским пулом» он работает, по-моему, уже года четыре.
— Знаешь, «алтайский пул» — это вообще нечто особенное.
— Ну так что? — сказал он. — Давай конструктивные предложения. Касим чуть прищурился.
— У меня все готово, — после непродолжительной паузы сказал он.
— Тогда в чем дело?
— Нужна санкция.
— Чья?
— Лично твоя.
Теперь они уже оба некоторое время молчали. Машина вышла из поворота, и скорость на гладком покрытии практически не ощущалась. Будто едва-едва покачиваешься в колыбели. Плантации за окном сменились бугристой желтоватой равниной.
