Торн Стюарт - Дары зингарцев
- Подождите до завтра, мой принц. Кажется, вам хотел сказать что-то важное сам Ян Шань? Я уверен, не все здесь так просто, как видится на первый взгляд. Ступай к себе, Моу Па. Ты больше не нужен.
Едва за кхитайцем закрылась дверь, барон Марко заговорил:
- Государь мой, зачем вы так легковерны? Вы и в самом деле считаете, что эта рукопись - или что бы это ни было стоит целого княжества? А если это спорные земли и, войдя в них, мы окажемя меж двух огней? Император произвел на меня впечатление человека скорее мудрого и хитрого, чем щедрого.
- Все верно, вы же и сами слышали те ужасы, которые рассказывает Моу Па, - отозвался принц. - Но как бы ни было бедно княжество, в нем всегда найдется, что взять. Судя по всему, что я тут до сих пор видел, у нас и кхитайцев мнение о том, что имеет ценость , а что - нет , иногда расходится до прямо противоположного. Впрочем, тут он зевнул, - в одном вы правы, мой дорогой друг. Надо дождаться завтрашнего приема и послушать, что скажет нам Ян Шань.
Барон одобрил это в высшей степени мудрое решение, и зигарцы разошлись каждый в свои покои.
Наутро принца разбудила пестрая свита, присланная ему императором. Римьероса ожидали все в том же Двроце Приемов.
Второй прием был обставлен еще пышнее первого. В присутствии множества мудрецов и просто ценителей искусства свитки были вынуты из ларца и во всеуслышанье прозвучали имена, чье несомненное авторство подтверждалось личными печатями. В найденном королем Зингары ларце, как оказалось, была собрана небольшая библиотека. То и дело раздавались восхищенные ахи и охи, и Моу Па пояснял Римьеросу, что сейчас речь идет об утраченном еще в древности трактате великого кхитайского мудреца, постигшего суть вещей, а сейчас - о безымянном повествовании древнейшего автора о великой войне между Северным Кхитаем и Южным. Война эта длилась не дни и даже не луны, а многие годы, пока наконец оба королевства не объединились в одну Поднебесную Империю посредством брака между двумя домами.
Для каждого свитка выносился отдельный футляр лаковый или деревянный, и ветхий манускрипт со всею осторожностью помещался в него, как стигийские мумиии в свои каменные саркофаги. Римьерос следил за этой церемонией со все возрастающей скукой, как вдруг она неожиданно кончилась.
Император поднялся со своего места. Ударил огромный медный гонг. Ян Шань возвестил волю Владыки Небесных Полей:
- Дар, доставленный нашими гостями - бесценен. После смерти нашей от этого источника вкусят наши дети и дети наших детей, и так далее. Посему нашли мы уместным подарить высокому гость нечто, что также могло бы служить после него его детям и детям их детей. Династия Тай в княжестве Тай Цзон клонится к закату. Тринадцатый кайбон Благословенной Земли медленно умирает. Императору было бы жаль увидеть жемчужину наших северных провинциий в запустении и унынии, и потому отныне передает он право распоряжаться и княжеством, и жителями его, и всем, что есть в нем, нашему высокому гостю, потомку королей, не уступающему кайбонам Тай Цзона ни знатностью, ни древностью рода. Вступает он в это право с того дня, как не менее луны проживет в Домена-Вершине-Горы, что находится в столице Тай Цзона, городе Тай Чанре.
Моу Па, искусно подавив легким кашлем ехидный смешок, пояснил:
- Императора хосит казать, сто нова кайбона должны увидить в Доми вси людя Тай Цзон. За одна луна людя пройдет вся.
Римьерос кивнул, - и давая понять, что услышал объяснение, и соглашаясь со здравостью этого довода.
Обяъвив свою высочайшую волю, Император простился с принцем, пожелал ему удачи в новой земле и сказал, что уже распорядился предоставить Римьеросу две сотни лучших своих лучников, чтобы достойно вступить в новые владения. Ян Шань, следуя за ним к большим черепаховым дверям, шепнул по-аквилонски, проходя мимо принца:
- Я жду сегодня в храме. Не ходите без оружия.
И Римьерос почему-то снова почувствовал себя одураченным.
Быть может, если бы не это ощущение беспомощности перед волной событий, накатывающей на него с неотвратимостью Предопределения, он вел бы себя и осмотрительнее, и осторожнее. У себя на родине он слыл человеком скрытным и хитрым, здесь же ему постоянно казалось, что его выставили нагишом напоказ перед глумящейся толпой. Это чувство, вкупе с беспомощьностью, порождало дерзкое желание делать глупости всем назло. К тому же унего было ощущение, что до развязки событий еще далеко.
Поэтому, препоручив себя милосердию Митры и прихоти Случая, он, в сопровождении одного только Моу Па, без которого не нашел бы нужного храма в огромном городе, едва стемнело, отправился к Ян Шаню.
Благополучно миновав несколько весьма подозрительных мест, они подошли к темной громаде храма. Им отворил сгорбленный старик с трясущимися руками лысой веснушчатой головой. Он сказал что-то Моу Па и взглянул искоса на принца. В остром, пронзительном взгляде урода Римьеросу почудилась насмешка. Он распрямил спину и откинул назад голову, говоря себе: _Представь, что сейчас на твоем челе - корона Зингары._ Такие мысли ему очень помогали время от времени.
- Она говорит, что моя останется здесь, а гостя пойдет дальше, - пояснил Моу Па, от волнения не в силах поддерживать на должном уровне неправильность речи. Но Римьерос, сам крайне взволнованный, не заметил этого.
Он только сухо кивнул и пошел по темной галереи вслед за своим провожатым.
Они миновали несколько залов, свернули во множество коридоров и, как показалось принцу, два или три раза прошли мимо одного и того же зала. Если целью этих блужданий было сбить его с толку, то она была достигнута.
Наконец карлик резко свернул куда-то вбок и помчался вверх по ступеням винтовой лестницы. Лесенка вела в круглую башню, где находилось гнездо Красного Коршуна, как иногда называли при дворе Ян Шаня.
Он любил эту башню. Еще будучи учеником великого Лян Фея, он часто сидел здесь у ног учителя, глядя на огни города внизу. Иногда в такие минуты он действительно воображал себя птицей на высокой скале, вознесенной над миром. Но за смертью учителя последовал разрыв с Алым Кольцом, стоивший ему множества томительных бессонных ночей, а затем ссылка, ожесточившая его сердце и иссушившая разум. Ничего не осталось в нем от мечтательного ребенка, грезившего о веке мудрости и всеобщей любви. С годами он понял, что и мудрость, и любовь каждый понимает по-своему, и потому выбрал себе свою любовь и мудрость. И ни разу не пожалел об этом.
Карлик вбежал в круглую комнатку башни, раздул огонь в очаге, кинул на уголья щепоть ароматной смолы.
- Я рад наконец приветствовать вас от своего имени, принц, а не с чужих слов, - сказал маг вошедшему вслед за карликом Римьеросу. - Располагайтесь. Вон то кресло должно быть вам привычно.
