Лилия Баимбетова - Планета-мечта
— Да, — сказала я, — да.
— Что-то вы погрустнели, Кристина. Я вот иногда думаю, каким же могуществом должна обладать раса, способная к космическим перелетам, так сказать, вживую.
— А вы в это верите? — живо спросила я.
— Верю — не верю. Я, Кристина, фольклорист, так что я уж и сам не могу сказать, во что я верю, а во что нет. Мышление у меня такое, испорченное мифологией. Я, может, и не верю, да только принужден брать в расчет, и потому часто не могу отличить, что действительно реально, в реальности чего я убежден, а что нереально. Понимаете?
— Н-не совсем, — сказала я, несколько ошарашенная.
— Так я объясню. Видите ли, кроме того, что я собираю фольклор, я ведь анализирую, выявляю, так сказать, систему, ищу связи, сопоставляю с мифологическими системами других планет. Понимаете? Я привык оперировать мифологическими понятиями не со ссылкой на их недостоверность, а с полным признанием их реальности. Я так привык, у меня такая работа, а ведь вера или неверие суть принятие и непринятие.
Я улыбнулась. Небо сплошь уже было белесым, в серину, хотя десять минут назад ярко светило солнце. Только слева открывалось размытое окно голубоватого бледного оттенка, и по нему веером расходились полосы перистых облаков. Воздух был теплым, но ветерок поостыл и задувал по-осеннему, холодными порывами.
— А странно, вам не кажется, Кристина, что здесь нет художественной литературы?
— Отчего же? — вяло сказала я, — Так бывает.
— И вовсе нет. Вы подумайте, прекрасные университеты, масса образованных людей, Дома Сказаний в каждой деревне. Но никому даже в Альвердене не пришло в голову собрать хотя бы эти сказания воедино, записать их на бумаге. И это при том, что иная, научная литература процветает во множестве. А художественная — только устная.
— Ну, вам виднее, — сказала я, — здесь мне с вами спорить трудно.
— А со мной, Кристина, спорить не надо, меня надо слушаться. А впрочем, кому же спорить, как не вам, хоть я и сижу здесь десять лет. Вы ж у нас княжна Севера!
— Михаил Александрович! — воскликнула я, задетая его насмешливым тоном.
— А что? — невозмутимо отозвался Каверин, — Все так и есть, разве нет? Кстати, а у торонов есть сказки?
— Да как вам сказать…
— Как есть.
— Они ведь не говорят так, как мы. Но, пожалуй, есть. Но не сказки, а легенды…. Это у всех, наверное, есть, — продолжала я задумчиво, — легенды о прошлом, о том, откуда они появились, о богах и героях.
— А у них есть боги? — спросил Михаил Александрович тоже тихо, невольно, видно, подстраиваясь под мой тон.
Я мотнула головой так, что челка упала мне на глаза. Поправляя ее рукой, я сказала:
— Нет, богов у них нет. В обычном смысле. Но они все одушевляют — воду, траву, ветер, дождь. Они живут в мире, где обитают мириады существ, существование которых мы не признаем. Тороны считают, что могут говорить и с деревом, и с ветром, и с мельчайшими песчинками бытия. Считают, что они способны понимать все, что не может изъясниться звуком. Может, так и есть, я не знаю.
Тут вышли Стэнли и Эмма Яновна. Мне пришлось встать со ступеньки и посторониться. О торонах Михаил Александрович больше не вспоминал.
…Вечером мы собрались в Доме Сказаний. Читали "Историю о Марии из Серых гор". На сцене сидели две женщины и говорили по очереди, тихо и нараспев. Этот вариант я уже слышала, как мне кажется, только тогда его пели. У легенды о Марии столько разных вариантов, и песенных, и прозаических, что просто диву даешься. Кажется порой, что все художественные таланты Алатороа заняты лишь обработкой этой легенды; во всяком случае, это исполнение было великолепно, его хорошо было бы запустить в центральный информаторий. Зрителей было очень много, не только сидели, но и стояли вдоль стен. Посреди исполнения вдруг распахнулась дверь, и на пороге появился наш проводник.
В полутемное помещение хлынул сноп солнечного света. Тонкая высокая фигура стояла в этих лучах, темная, лица не рассмотреть. Он стоял неподвижно, выпрямившись, натянутый, как струна. И в этот миг я действительно поверила в то, что он и впрямь из дивного народа. Словно сиянием его окружал солнечный свет, и тонкая напряженная фигура и впрямь казалась фигурой файна.
8. История Марии из Серых гор. Фрагмент диктофонной записи.
Она была лишь нелюбимое десятое дитя.
Ее ждала нужда. Ей предрешен был тяжкий труд.
И всем казалось, ей дано судьбой
Лишь стать крестьянкой, сгорбленной трудами.
Но в этом всем судьба дала урок:
Не предрекай, не зная.
Она была совсем дитя,
Носила жалкие обноски
И коз пасла на берегу реки.
На этого несчастного ребенка
Никто не посмотрел бы с умиленьем —
Уж больно был ребенок неказист
И жалок, с растрепанными космами волос.
Родная мать, и та не привечала
Десятую, ненужную ей дочь.
И в жаркий полдень бедная малышка
Заснула вдруг среди цветущих трав.
Все коза разбежались кто куда….
Она спала, и верят все, что это был не сон,
Не просто сон усталого ребенка,
Но посланный судьбою….
И некто проходил по той поляне.
Он встал над человеческим ребенком
И усмехнулся. И готовился уйти.
Но взгляд его остановился вдруг,
Прикованный неодолимой силой:
Из-под запачканной косынки выбивались
На шейку пряди золотых волос.
То был не просто путник, то был Ворон,
По волшебству принявший этот облик.
Все издавна познали — девочку,
Родившуюся златовласой, надо прятать,
Не оставлять ее одну в лесу и поле,
А лучше вовсе и не выпускать из дома,
Иначе Воронам достанется она.
Лишь золотые косы смертных дев
Имеют власть над ними, и они
Всегда берут светловолосых в жены.
Малютку в пол не нашли
(Как не нашли и коз),
Но вот о козах горевали больше.
И скоро даже мать забыла свою меньшую дочь,
И имя, что дала ей.
А впрочем, проживи она среди людей
Всю жизнь и нарожай детей,
Ее забыли бы едва ли не скорее.
Но судьба
Ей уготовила иное.
И Марию,
И жизнь ее,
Наполненную мукой
И величьем той,
Что жизнь свою с Великими связала,
Мы помним до сих пор
И будем вспоминать,
Покуда снова в звездные глубины
Не унесется это племя,
С которым
Ее судьба объединила.
Она проснулась в комнате,
Открытой всем ветрам,
В вершинах высочайших гор.
И тот, кто стал ей мужем,
Смотрел, как пробуждается она.
Она была еще ребенком — острый меч
