Всеволод Глуховцев - Полнолуние
Сначала набросал на листочке черновик, отредактировал его, почиркав кое-что, и только в таком, обработанном виде занёс текст в ведомость. Листок сжёг в пепельнице, раскрошил пепел и выбросил вместе с окурками в урну.
Без трёх минут час из расположения бригады выехал Терентьев. Зимин собрал всех дежурных по роте, изо всех казарм, проведя с ними краткий, но плотный инструктаж. В категорической форме сержантам было предложено силами ротных нарядов навести порядок в казармах.
Приступить к выполнению предлагалось немедленно с тем, чтобы к приезду всевозможных проверяющих, расследующих, надзирающих, ругающих и наказывающих везде была идеальная чистота. На восемь ноль-ноль капитан сделал контрольный обход и в случае обнаружения недоделок пообещал строгие меры. Ещё более жёсткий разговор гарантировал начальник особого отдела в том случае, если во время периодических ночных проверок им, капитаном Зиминых, обнаружится, что кто-то из сержантов поднял отдыхающих бойцов из молодых. Лишение лычек и испорченная характеристика — самое малое, что будет уготовано нарушителю, — сообщил он. Закончив на этой ноте, он выдержал усиливающую паузу и спокойно спросил, всё ли ясно. Ясно, чего же тут неясного, — без охоты отозвались дежурные и с тем разбрелись по своим подразделениям.
Начали прибывать офицеры. Явился Сумской, за ним — бледный Симаков, через несколько минут приехал Клименко, и сразу же вслед за этим на КПП раздался звонок из прокуратуры, и злой и смущённый дежурный попросил послать машину за уже разбуженным и готовым к выезду следователем, так как разгонная машина прокуратуры неожиданно и неисправимо сломалась. Зарудный доложил Клименко, тот некоторое время озлобленно выражался, но всё же отправил «УАЗик» за следователем, велев предварительно узнать его домашний адрес. Адрес был сообщен, и Терентьев убыл, а Клименко пригласил Сумского, Зимина и Симакова подняться к нему в кабинет, перед этим наказав Зарудному быть бдительным и звякнуть по внутреннему телефону, когда появится машина с «этими… подвергнутыми сексуальному насилию прокураторами» — так в переводе на цензурный русский прозвучало указание полковника.
Терентьев слышал, как комбриг позвал офицеров к себе, и усмехнулся, выезжая за ворота. Он был неглуп и понимал, что сейчас эти четверо начнут вырабатывать единую версию происшедшего.
Артур был настолько неглуп, что даже спрогнозировал возможные трения между Клименко и Зиминым, с одной стороны, и между Клименко и Сумским — с другой. И, в сущности, оказался прав, хотя, разумеется, не знал, какими именно и по какому поводу будут эти разногласия… да и не хотел этого знать.
Слух об убийстве на первом посту распространился по части с невероятной быстротой. Через десять минут после подъёма все вплоть до самого последнего «духа» знали о гибели часового. Нашлись любопытные, которые перед завтраком попытались было проникнуть на техтерриторию, чтобы тайно посмотреть на место, где разыгралась трагедия — что там? — но это предприятие было в самом зародыше пресечено кем-то из прапорщиков. Случайно отловив двух таких в момент проникновения в разрыв колючки, прапорщик тут же выяснил причину, обругал исследователей дураками и выгнал прочь. Но даже если бы этим энтузиастам и удалось осуществить свою дурацкую задумку, то ничего бы они не увидели, так как ещё ночью, после того, как место происшествия было осмотрено следователем, замерено и запротоколировано, также вызванный Зарудным начальник медслужбы бригады зафиксировал экзитус, позвонил в гарнизонный госпиталь, приехала машина и увезла труп на вскрытие.
К восьми часам в часть начали слетаться всякие чины, чьё присутствие на такого рода мероприятиях непременно, хотя и бессмысленно. Все они считали необходимым посетить первый пост, чем приводили в раздражение проведшего бессонную ночь следователя, немолодого уже капитана, который, допросив под протокол тех, кого счёл нужным допросить, вернулся к месту происшествия, осматривая пулевые повреждения на бензовозах и пожарном щите и отыскивая стреляные гильзы. Раздражение капитана было совершенно объяснимым: толку от этой публики было никакого, зато помех — хоть отбавляй… Ближе к обеду Терентьев повёз Клименко на вокзал встречать полковника и майора из службы ГСМ округа, которой подчинялась бригада. Встретили, доставили в часть, и от Артура не укрылось, что оба приезжих не по-хорошему суровы и неразговорчивы — видимо, дело Раскатова обещало сильно аукнуться где-то в верхах. По возвращении Клименко велел водителю идти пообедать и поспать с тем, чтобы к пяти часам пополудни быть в полной готовности. Приказание было исполнено в точности — в семнадцать ноль-ноль машина стояла у штаба, но понадобилась она затем один лишь раз: по распоряжению комбрига Терентьев развёз по домам целую группу политработников, отбывших свой обязательный номер на ЧП. Все они, уже успевшие дёрнуть казённого спирта, шумно обсуждали инцидент, вспоминали различные случаи из своей практики, ругали нынешнее армейское падение нравов, с тоскою говоря о тех золотых временах, когда «порядок был…» Развезя этих ностальгетиков, Артур примерно в девятнадцать тридцать вернулся назад, доложил Клименко — тот сказал никуда не отлучаться и ждать у крыльца. И вот под аккомпанемент унылого дождя, время от времени прогревая двигатель, Терентьев, не отлучаясь, ждал. Он не скучал. Настроение у него было приподнятое.
В глубине штаба послышались голоса, и Артур подобрался на сиденье, готовясь повернуть ключ. Однако, на освещенное пространство под навесом вышли не те: Сумской, начальник штаба подполковник Рудерман и окружной майор, довольно молодой полноватый мужчина в затемнённых очках и с аккуратно подстриженными усиками.
Офицеры закурили; табачный дым, увлекаемый слабоватым ветром, неопрятными клубами отваливал влево, пропадая на размытой границе света и тьмы. Майор, откашлявшись, сплюнул в урну.
— Да, — глубокомысленно изрек замполит. — Слыхали, что этот орёл наговорил… Горелов? Про болото, про злых духов… Чушь чушью, но ведь две смерти на одном и том же месте — это, брат, не шутки… Энергетические флюиды, биополе… всё может быть, только наука ещё этого не знает, — закончил он с таким видом, точно эта мысль была его личным интеллектуальным порождением.
— Да уж, сволочное местечко, — согласился Рудерман, маленький чернявый человечек, скуластый и курносый, и этим самым до странности похожий бы на колхозника из рязанской деревни, если бы не жёсткие смолистые кудри, неуничтожимые даже офицерской стрижкой, смуглое лицо и быстрые тёмные глаза. — Здесь ещё раньше случай был, с вохровцем, знаете?
