Октавия Батлер - Дикое племя
— Почти пять.
Доро пожал плечами.
— Не знаю, как можно его отыскать.
Энинву все это время неуверенно поглядывала на Аденкву. Теперь же, когда женщина словно бы впала в депрессию от известия, что ее сын навсегда для нее потерян, Энинву спросила:
— Аденкву, а кто твой отец, и кто отец твоего отца?
Женщина не ответила.
— Твой отец, — повторила вопрос Энинву, — и его родители.
Едва слышно Аденкву назвала свой род, а потом начала перечислять имена предков по мужской линии. Энинву слушала, пока имена и порядок их следования не показались ей знакомыми, пока одно из имен не оказалось именем ее восьмого сына по третьему мужу.
Тогда Энинву жестом остановила ее.
— Я знала некоторых твоих предков, — сказала она. — Здесь ты будешь в безопасности, с тобой будут хорошо обращаться. — Она повернулась, чтобы пойти дальше. — Я еще увижусь с тобой.
Она потащила Доро вслед за собой, и когда они оказались на значительном расстоянии от Аденкву, она спросила:
— Ты действительно не можешь отыскать ее сына?
— Нет, — сказал Доро. — Я сказал ей правду. Я даже не знаю, откуда можно начать поиски, а кроме того, неизвестно, жив ли еще этот мальчик.
— Эта женщина из числа моих потомков.
— Как ты уже сказала ей, с ней будут хорошо обращаться. Большего я не могу обещать. — Доро взглянул на Энинву. — Земля, должно быть, полна твоими потомками.
Энинву выглядела очень мрачной.
— Ты прав. Их так много, и они так далеко разбросаны от меня в разных поколениях, что даже не знают ни меня, ни друг друга. Иногда они вступают в брак друг с другом, и я только потом узнаю об этом. Это отвратительно, но я не могу говорить об этом, не привлекая ненужного внимания некоторых молодых пар. Они не могут защитить себя так, как я.
— Ты правильно делаешь, что молчишь об этом, — заметил Доро. — Иногда жизненные пути разнятся точно так же, как разнятся сами люди.
— Как мы, — задумчиво сказала она. — А у тебя были дети от того тела, с которым ты родился?
Он покачал головой.
— Я умер слишком молодым, — сказал он. — Мне было всего тринадцать лет.
— Это очень печально, даже для тебя.
— Да. — Теперь они были на палубе, и он не сводил глаз с моря. — Я прожил больше тридцати семи веков и был отцом многих тысяч детей. Я бывал и женщиной, и тогда у меня рождались дети. Но до сих пор мне интересно узнать, что могло бы произвести мое собственное тело. Еще одно, подобное мне существо? Кем оно было бы для меня? Спутником жизни? Собеседником?
— А возможно и нет, — сказала Энинву. — Ты мог бы, как я, производить одного обычного ребенка за другим.
Доро пожал плечами и сменил тему разговора.
— Ты должна сделать так, чтобы сын твоей дочери встретился с этой девушкой, когда ему станет немного лучше. Хотя ее возраст и не вполне подходящий, она ведь немного моложе, чем Окойя. Возможно, они понравятся друг другу.
— Они родственники!
— Они никогда не узнают этого, если ты им не расскажешь. А ты должна промолчать и на этот раз. Они будут решать это только между собой, Энинву. И если они захотят, то смогут пожениться по обычаям их новой родины.
— И как это происходит?
— Существует устоявшаяся церемония. Они дают друг другу обещания в присутствии… э-э… — он добавил английское слово, затем все-таки перевел его на ее язык, — …священника.
— У них здесь нет родственников, кроме меня, а эта девушка меня даже не знает.
— Это не имеет значения.
— Но какая это будет бедная свадьба.
— Не совсем. Я дам им землю и семена. Другие научат их, как следует жить в новой для них стране. Это очень хорошее место, Энинву. Люди там никогда не останутся бедными, если будут работать.
— Все мои дети хорошие работники.
— Тогда все будет в порядке.
Он оставил ее. Она побрела по палубе, разглядывая корабль, окружавшее его море и темную полоску деревьев, видневшуюся на берегу. Берег казался очень далеким. Она вглядывалась в него с нарастающим чувством страха и глубокой тоски. Все, что она знала и чем жила, оставалось теперь позади, в той глубине, окруженной деревьями и лесами. Она покидала своих людей, и в данном случае это означало более долгое расставание, чем при простой прогулке.
Она отвернулась от берега, напуганная неожиданными чувствами, которые ее ошеломили. Она смотрела на мужчин, черных и белых, проходивших по палубе, занятых какой-то работой, которой она не понимала. Рыжеволосый белый мужчина шел в ее сторону, улыбаясь и внимательно рассматривая ее грудь, так что она подумала о том, была ли у него вообще когда-нибудь женщина. Он заговорил с ней, очень медленно и очень отчетливо произнося слова.
— Исаак, — сказал он, указывая на свою грудь. — Исаак. — Затем ткнул пальцем в ее сторону, не дотрагиваясь до нее, и вопросительно поднял свои густые выгоревшие брови.
— Исаак? — повторила она, запинаясь на каждом слоге.
— Исаак. — Он хлопнул себя по груди. Затем вновь указал в ее сторону. — Ты?
— Энинву! — ответила она, сообразив, что от нее требуется. — Энинву. — И улыбнулась.
Он тоже улыбнулся и произнес ее имя с ошибкой, а затем повел ее вдоль палубы, показывая ей предметы и называя их по-английски. Новый язык, так сильно отличающийся от всего, что ей доводилось слышать раньше, очаровал ее с тех самых пор, как Доро начал ее обучать. Теперь она повторяла слова очень старательно и стремилась их запомнить. Казалось, что рыжеволосый Исаак был в восторге. Наконец кто-то позвал его, и он неохотно покинул ее.
Одиночество тут же вернулось к ней, как только он ушел. И хотя вокруг нее по-прежнему суетились люди, она чувствовала себя одинокой на этом большом корабле, на самом краю бесконечного водного пространства. Одиночество. Почему оно ощущается так сильно именно сейчас? Ведь она была одинока с тех самых пор, когда узнала, что не умрет подобно всем остальным людям. Они всегда будут покидать ее: друзья, мужья, дети… Со временем она не сможет даже вспомнить лиц своего отца или матери.
Но сейчас ей показалось, что одиночество нахлынуло на нее словно морская волна, в которую она прыгнула вниз головой.
Некоторое время она разглядывала находящуюся в постоянном движении водную поверхность, а затем вновь взглянула на далекий берег. Теперь он показался ей еще более удаленным, хотя Доро и сообщил, что корабль до сих пор не отправился в путь. Энинву чувствовала, что находится далеко от дома. Возможно, уже так далеко, что возвращение почти невозможно.
Она вцепилась в поручни, не сводя глаз с берега. Ее не оставляло удивление, вызванное собственным поступком. Как могла она оставить свою родину, даже из-за Доро? Как она сможет жить среди этих чужеземцев? Белая кожа, рыжие волосы… что они для нее? Для нее они были еще хуже, чем просто чужеземцы. Незнакомые, чужие люди, которые будут окружать ее, работать, кричать, заниматься своими делами, но они совершенно не задевают ее чувств, не избавляют ее от одиночества.
