Олег Чарушников - Пункт проката
Гражданин щелкал семечки.
Он шел по тротуару свободно и раскованно, независимо поглядывал по сторонам, временами притормаживая перед урнами, чтобы избавиться от шелухи. Короче, он держался так, словно не совершал безнравственный, уголовно наказуемый поступок, а занимался чем-то безобидным, ерундовским, не стоящим внимания. Прохожих вокруг стало заметно меньше.
- Совсем распустились, - процедил бармен. - Сейчас его захапает полиция, и мы останемся без выгодного клиента. Из-за таких вот и жизнь никак не наладится...
Я высказал предположение, что он сумасшедший.
Нарушитель двигался нам навстречу.
- И семечки у него не наши, - окончательно озлился бармен. - Крупные. Ну, щас я его... Разрешите, сударь?
- Только без рук, Уинстон. Надо сначала побеседовать. Давайте его сюда.
Гражданин в кепке сопротивления не оказал. Схваченный под мышки дюжими молодцами-телохранителями, он спокойно висел передо мной и на вопросы отвечал толково, без паники.
Да, грыз. Да, не купленные, а свои. Оставались в заначке еще с тех времен, когда было можно. Нет, уголовной ответственности не опасается. Нет, в своем. Просто другие времена.
Здесь гражданин в кепке выплюнул скорлупку, отчего Уинстон дернулся и побледнел.
Беседа продолжалась.
Да, времена изменились. Потому что телевизор надо смотреть. Нет, второго пришествия не произошло, во всяком случае он об этом ничего не слыхал. А вот Главный эконом со своего поста смещен...
Руки молодцов опустились. Бармен затоптался на месте, как конь. Гражданин поправил пиджак и попросил разрешения быть свободным.
- Погодите, - с трудом произнес я. (В экстремальной ситуации я всегда стараюсь не торопиться с выводами. Друзья говорят, что в нормальной обстановке я соображаю еще медленнее. Но я уже рассказывал, какие они змеи.)
- Погодите, что же теперь будет? А кто назначен?..
Но свободомыслящий гражданин в кепке продолжить беседу о политике не пожелал. Полез в карман, выудил полную горсть семечек, щелкнул и лихо сплюнул шелуху в урну.
- Семечек хотите?
Я машинально подставил ладошку.
- Ешьте. Я хранил их пять лет.
Меня потрепали по плечу, момент - и кепка скрылась из виду. Уинстон держался за сердце. Молодцы-охранники угрюмо поглядывали друг на друга. Семечки были жареные.
Не медля ни секунды, мы помчались в номер, к телевизору.
Повторяли официальное сообщение. Из него явствовало, что бывший Главный эконом Андрэ Новик сколотил себе банду подручных (почему-то с собачьими головами - я не понял, почему, я был слишком взволнован). Банда проникла в святая святых государственного аппарата, к ведению Отчета, и сумела навязать трудящимся бессмысленную кампанию по борьбе с семечками. Борьба эта пожирала уйму средств и отвлекала народ от решения главной задачи - осуществления 100-процентной экономии. Однако здоровые силы в других Центральных отделах, планетный совет и общественность Больших Глухарей нашли в себе силы, чтобы разоблачить заговор против народа. Семечковая кампания кончилась.
В этом месте Уинстон заплакал. Я уложил его на кровать под балдахином и накапал валерьянки. Сквозь стоны и всхлипывания удалось разобрать, что несчастный бармен вложил все свои деньги в приобретение крупной партии кедровых орешков, которые надеялся выгодно продать. Теперь он остался без средств к существованию, а между тем приходилось кормить три семьи.
Новым Главным экономом назначался Серж Кучка, бывший начальник Центрального отдела по распределению искусств. Было объявлено об амнистии лиц, осужденных за употребление семян подсолнуха и прочих доселе запрещенных продуктов.
Симфонический оркестр грянул торжественный марш. С ликующей улыбкой на экране появился поэт Л. Ольховянский, с выражением прочитавший свою новую поэму "Наконец-то!". Выступил также кандидат медицинских наук Ф. Сигал-Сигайло, который рассказал о целебных свойствах сушеных семечек и об их благотворном влиянии на производительность труда.
Снова грянул марш, а затем на экране появился новый начальник Центрального отдела Главного эконома Серж Кучка.
В чеканных выражениях он поздравил народ, свободный отныне от тирании семечковой банды. Тут опять пошло что-то о собачьих головах - что именно, я не разобрал. В конце выступления Серж Кучка сказал:
- Отныне и навеки каждый житель планеты вправе щелкать семечки, сколько ему заблагорассудится. Общественные закрома открываются для всех за вполне умеренную плату. Пользуйтесь, мои дорогие сограждане!
Серж прослезился, но овладел собой. Лицо его стало суровым и решительным.
- Сограждане, не могу не предупредить о грозной опасности, нависшей над общественными запасами. Беда надвигается на наши светлые города!
Его глаза засверкали.
- О господи, - еле простонал с кровати Уинстон. - Что они там еще придумали?..
- Мыши! - загремел над планетой голос Главного эконома, усиленный миллионами телевизоров. - Они грозят нам! Они расплодились при попустительстве банды Новика, ныне сэкономленной и занесенной в Отчет вместе с предводителем. Наша задача - остановить нашествие! Все на борьбу! Все на великую беспощадную борьбу с мышами! Долой грызунов!
На этой высокой ноте Серж Кучка завершил свою речь, и вновь заиграли марши.
Уинстон слабо попросил еще валерьянки.
- Держи ее! - раздирательно крикнули в коридоре.
Бармен поперхнулся и облился лекарством. Я на цыпочках подкрался к двери, выглянул.
По коридору, сопя, мчался человек с безумными глазами. Он был в пижаме и держал в руках ведро. За пижамным человеком бежали (в порядке следования): пожилая благообразная горничная, растрепанная до последней степени и со шваброй; швейцар; неизвестный в белом фраке с пистолетом в одной руке и дирижерской палочкой в другой; два юных лифтера, орущих на ходу хором: "Мы первые увидели! Мы первые увидели!". Замыкал погоню чей-то ребенок неясного пола, замурзанный и сопливый настолько, точно с рождения не сморкался.
Первым моим побуждением было подставить ножку тому, с ведром, и посмотреть на кучу-малу. Но тут юные лифтеры завизжали пронзительно:
- Уйдет! Дяденька, там щель!
Пижамный с хрястом припечатал ведро к полу перед собой и упал сверху грудью.
- Моя! Не подходи! - ревел он, суча ногами.
Догонявшие сгрудились вокруг. Пожилая горничная бросила швабру и зарыдала. Неизвестный в белом фраке почесал палочкой за ухом, выругался с акцентом. Лифтеры хором канючили: "Отдайте, дяденька! Это мы увидели!". Ребенок неясного пола сосредоточенно ковырял в носу.
Из-под живота пижамного человека выскочила мышка. Хвостик ее был полуоторван и держался на ниточке. Мышь пискнула, шмыгнула между ног швейцара и дернула обратно по коридору. Погоня с ревом устремилась вслед. В авангарде бежал замурзанный ребенок. Пижама плелась сзади, держась за поясницу и плача от горя.
