Федор Богданов - Дважды рожденный
Неожиданный союзник
Уже давно занимал профессора вопрос о том, где живет Чон. Казалось, что Чон был везде, ибо профессор встречал его в самых разнообразных уголках дворца, но профессору казалось, что и у Чона, как у очень многих гоми, должна быть своя домашняя интимная обстановка.
Следуя по пятам за Чоном в течение довольно длинного времени, профессор вскоре после общего обеда попал в верхнем этаже в комнату. Эта комната была во много раз меньше шестиугольного зала внизу и напоминала собой гигантскую трубу, вернее, — цилиндр, прикрытый сверху куполом.
— Повидимому, эта комната находится как раз над залом внизу, — обратился профессор к Чону.
— Да, это самая верхняя часть «племени». Подойди-ка сюда, Токи. Ты что-нибудь понимаешь в этом?
— По-моему, это радиотелефон.
— Радиотелефон? Не знаю, не слышал такого... Только этот аппарат уже давно не работает.
— Так... Можно посмотреть. Я не физик, но кое-что соображаю в этом деле. Но где же тот гоми, который должен был смотреть за этим аппаратом?
— О! Он умер много поколений назад.
Профессор не мог не рассмеяться и затем добавил:
— Какой вы наивный народ! Неужели же среди сотен тысяч гоми не нашлось ни одного, кто бы посвятил себя этому делу?
— Никто не понимает этого.
— А школа для чего тогда?
— Я уже говорил, что школ у нас нет.
— Вот видишь, Чон, все горе в отсутствии школ. Если бы вы учились, вы бы все знали.
— Мы и без школ знаем все, что нам надо знать. Только несчастная случайность унесла того гоми, который следил за этим аппаратом, а с ним и пять его учеников.
— А имей вы соответствующие познания, вы бы легко могли заменить их. Теперь же гоми даже забыли и название этого аппарата.
— Это было очень давно — много слоев назад. С тех пор мы не знаем, что делается в других «племенах».
— А! Значит, посредством этого аппарата Зеленый дворец сносился с другими населенными подводными пунктами?
— Совершенно верно. Каждое такое «племя», как наше, находится в связи по крайней мере с двумя соседними «племенами».
— Так что Зеленый дворец уже в течение столетий не знает, что делается в соседних подводных жилищах?
— Нет, не так давно, перед тем, как мне родиться, наша субмарина делала продолжительную экскурсию. Тогда-то и было обнаружено, что на северо-восток отсюда есть свободное «племя»; гоми, населявшие его когда-то, выехали по неизвестным причинам. Впрочем, это жилище не было совсем соседним с нами: соседнее было залито.
Профессор задумался и затем начал осматривать аппарат. Он был в жалком состоянии: покрыт каким-то налетом, контакт во многих местах был нарушен, батареи, повидимому, были совершенно лишены зарядов. Не в лучшем состоянии были и лампочки. Достаточно было беглого взгляда на все это, чтобы убедиться, что разговора по этому аппарату вести совершенно нельзя, починка очень трудна или даже совсем невозможна. Конструкция аппарата была профессору совершенно незнакома.
Профессор высказал все это Чону. Тот безнадежно посмотрел на радиоаппарат и без вздоха пошел прочь. В вогнутой стене оказалась совершенно незаметная дверь. В нее и скрылся Чон. Но через несколько мгновений профессор увидел через открытую дверь несколько фигур гоми.
Ага! Вот где твое жилище! Ладно же, старый плут. На стене висело нечто, что при первом же взгляде несказанно обрадовало профессора; это был, повидимому, план Зеленого дворца. Теперь-то он сможет ориентироваться! Теперь ему не нужны проводники, не страшны шпионы. Хорошо бы этот план перерисовать. Но где взять бумаги и чернил?
Он стал внимательно изучать план, на котором узнал много знакомых уголков дворца. Вот шестиугольный зал, вот пять башен, вот «проспекты», ведущие в зал, ниши которых обыкновенно заполняются только во время обеда и сна. А это что? Чорт возьми! Это похоже на подземный ход, на туннель! В него ведет, повидимому, шахта. Вот она! Но для какой цели нужен гоми этот туннель?
Долго всматривался профессор в план, стараясь запомнить все его подробности. Мысль о туннеле не покидала его. Надо его обследовать!
Сзади профессора кто-то дышал; перед ним стоял гоми, повидимому, женщина. Общий ее облик был человечен и даже не лишен приятности. Она в упор смотрела на профессора. Профессор заметил, что руки ее были лишены перепонок.
— Кто ты? — спросил профессор. — Я тебя уже много раз видел.
— Чон мой дядя. Я тоже все смотрю на Токи. Давно уже.
— А что, Токи тебе нравится?
— Нравится, только он какой-то странный: большой, весь зарос белыми волосами. Гоми не такие.
— Они слабые, не правда ли?
С этими словами профессор продемонстрировал свою силу: схватил стоявшую перед ним женщину, одной рукой подбросил ее кверху и затем мягко поставил ее на пол.
— О! Ты очень сильный. Ни один гоми не может поднять меня одной рукой. А я вовсе не боюсь.
— Как твое имя?
— Нифе.
— А сколько лет тебе? Я хочу сказать: как долго ты живешь на свете?
— Очень много: четыреста пятьдесят наибольших давлений.
— Значит, девятнадцать лет. Принимая во внимание, что гоми живут 30-40 лет, ты прожила уже половину жизни. Ты уже замужем?
— Теперь нет.
— Почему же теперь?
— Потому что мне очень нравится Токи: он такой сильный.
— Но ведь ты до сих пор не знала, что я сильный.
— Все равно, ты мне нравился, а теперь я знаю все, что мне надо знать: ты будешь моим мужем, если захочешь.
Профессор рассмеялся. Он знал, что отношения мужчин и женщин здесь до смешного примитивны, но ему никогда не приходило в голову, что вопрос этот может так легко разрешаться. Во всяком случае это было исключительное «объяснение в любви».
— А как же твой муж? — спросил он, все еще улыбаясь.
— Он уже десять наибольших давлений не муж мне.
— О, это очень много. И в течение всего этого времени я тебе нравился?
— И в течение всего этого времени я любила Токи.
Эта наивность тронула профессора. Вдруг у него мелькнула мысль. Показывая на план дворца, он спросил:
— Это ваш дворец?
— Наше «племя».
— Можешь ты, Нифе, проводить меня туда?
Профессор указывал на изображение туннеля.
Нифе подумала сначала, внутри ее происходила, повидимому, борьба; наконец, она сказала:
— Туда нельзя, но все равно, раз ты этого хочешь...
И Нифе посмотрела на профессора глазами, в которых светились, казалось, доверие и нежность. А, может быть, это профессору показалось? Как могут быть у этих рыбо-людей такие чувства. Ведь это не люди, а бесстрастные чурбаны! А, впрочем, что он знает о них?
