Жюль Верн - Невидимая невеста
Подошел капитан Харалан.
— Что это? — спросил я его.
— Не знаю, — ответил он тоном, в котором сквозило беспокойство.
— Быть может, что-то случилось на улице?..
— Нет, не думаю!
Действительно, тот, кому принадлежал голос, находился скорее всего в саду и приближался к галерее… возможно, был уже на пороге…
Капитан Харалан схватил меня за руку и увлек к двери гостиной.
В это время на галерее было примерно десять человек, не считая музыкантов оркестра, сидевших в глубине за пюпитрами. Другие приглашенные находились в гостиной и в зале. Те, кто раньше направился в сад, теперь возвратились.
Капитан Харалан остановился на крыльце… Я последовал за ним. Был хорошо виден весь сад, освещенный из конца в конец.
Никого.
В этот момент господин и госпожа Родерих присоединились к нам, и доктор спросил у сына:
— Известно ли, кто это?
Капитан Харалан отрицательно покачал головой.
Однако голос все приближался и продолжал звучать все более резко, более повелительно…
Марк, держа под руку мадемуазель Миру, подошел к нам. Госпожа Родерих ничего не могла сказать окружившим ее дамам.
— Сейчас я выясню! — воскликнул капитан Харалан, сбегая по ступенькам крыльца.
Доктор Родерих, несколько слуг и я последовали за ним.
Внезапно голос смолк, и пение прервалось в тот момент, когда поющий, как казалось, находился всего лишь в нескольких шагах от галереи.
Сад очень тщательно осмотрели… Иллюминация не оставила в тени ни одного уголка… и однако… никого.
Возможно ли, что голос доносился с бульвара Телеки и что принадлежал запоздалому прохожему?
Навряд ли. Впрочем, доктор Родерих самолично убедился, что бульвар в этот час совершенно пуст.
Только в пятистах шагах слева горел едва заметный свет, свет на бельведере дома Шторица. Когда мы вернулись на галерею, нас обступили гости. Со всех сторон посыпались вопросы, но за неимением ответа мы просто пригласили собравшихся к вальсу.
Первым это сделал капитан Харалан. Вновь образовались группы гостей.
— Что же, — спросила меня, смеясь, мадемуазель Мира, — вы выбрали себе партнершу?
— Моя партнерша — это вы, мадемуазель, но только для второго вальса…
— Тогда, дорогой Анри, — сказал мне Марк, — мы не заставим тебя ждать!
Оркестр только что закончил прелюдию одного из вальсов Штрауса, когда голос вновь зазвучал — на этот раз в середине гостиной…
Тогда к смятению, охватившему многих, добавилось чувство возмущения.
Чей-то громкий голос пел один из германских гимнов, «Песню ненависти» Георга Гервега[71]. Это был вызов мадьярскому патриотизму, прямое и преднамеренное оскорбление!
Того, чей голос гремел посередине гостиной, не было видно!.. Но он находился здесь, и никто не мог его видеть!..
Вальсирующие пары распались, и гости хлынули в зал и на галерею. Всех, особенно дам, охватило подобие паники.
Капитан Харалан был сам не свой, его глаза горели, а руки вытянулись так, словно он хотел схватить человека, ускользавшего от наших взглядов…
В этот момент голос остановился, закончив последний куплет «Песни ненависти».
И тогда сто человек увидели, как и я, то, что разум отказывался понимать…
Обручальный букет на консоле был грубо схвачен, разорван, и его растоптанные цветы усеяли паркет…
На этот раз чувство ужаса охватило всех присутствовавших!.. Никто не хотел оставаться там, где происходили такие странные вещи!.. Я спрашивал себя, не потерял ли я рассудок при виде всех этих фокусов.
Капитан Харалан подошел ко мне и, бледный от гнева, проговорил:
— Это Вильгельм Шториц!
Вильгельм Шториц?.. Уму непостижимо!
В это мгновение свадебный венец поднялся с подушки, пролетел через гостиную, затем через галерею — причем никто не мог видеть державшую его руку — и исчез в зеленых массивах сада.
VIII
Еще до рассвета слухи о происшедшем в особняке Родерихов распространились по городу. С утра газеты писали о случившемся без каких-либо преувеличений. Да и что можно было преувеличивать?.. Прежде всего, как я и ожидал, публика не хотела верить, что такие явления могли произойти естественным порядком. Однако все случилось именно так, а не иначе. Но можно ли было найти этому приемлемое объяснение?
Излишне говорить, что после таинственных происшествий празднество закончилось. Марк и Мира были глубоко огорчены. Растоптанный обручальный букет, свадебный венец, украденный у них на глазах, — какое плохое предзнаменование накануне свадьбы!
Утром толпы любопытных собрались перед особняком Родерихов. Горожане (в подавляющем большинстве — женщины) стекались на набережную Баттиани и останавливались под окнами первого этажа, которые не открывались со вчерашнего дня.
Люди оживленно обсуждали вчерашние события. Одни высказывали самые экстравагантные предположения, другие довольствовались тем, что с беспокойством посматривали на особняк.
В это утро госпожа Родерих и ее дочь впервые не присутствовали на мессе. Мира оставалась около матери, состояние которой после пережитого накануне вызывало опасения. Она нуждалась в полном покое.
В восемь часов дверь моей комнаты открылась — вошел Марк с доктором и капитаном Хараланом. Нам надо было посоветоваться и, возможно, принять некоторые безотлагательные меры. Лучше, чтобы разговор состоялся вне стен особняка Родерихов. Накануне мы вместе с братом вернулись в отель ночью, а с самого раннего утра Марк пошел узнать о состоянии здоровья госпожи Родерих и ее дочери. Затем по его предложению доктор и капитан Харалан поспешили вслед за ним в гостиницу.
Сразу же завязался разговор.
— Анри, — сказал Марк, — я распорядился никого не пускать. Здесь нас никто не может услышать, мы одни, совсем одни… в этой комнате!
В каком ужасном состоянии находился брат! Его лицо, еще вчера излучавшее счастье, было искажено и мертвенно-бледно. В целом он казался слишком удрученным, что, может быть, не соответствовало обстоятельствам.
Доктор Родерих всячески старался держать себя в руках. В этом отношении он отличался от своего сына, который, со сжатыми губами и помутненным взглядом, был, видимо, в самом мрачном расположении духа.
Я решил, что в такой ситуации постараюсь сохранить все свое хладнокровие, и первым делом осведомился о состоянии госпожи Родерих и ее дочери.
— Они обе потрясены вчерашними событиями, — ответил доктор, — и им потребуется несколько дней, чтобы прийти в себя. Правда, Мира, которая сначала была очень огорчена, собрала все силы и старается успокоить мать, более взволнованную, чем она сама. Надеюсь, что воспоминания об этом вечере скоро сотрутся из памяти, если только эти ужасные сцены не повторятся…
