Джон Варли - Фея
Место это звалось Три Грации. Так его много-много лет назад назвала сама Габи. В те дни немногие обосновавшиеся на Гее земляне все еще называли места и вещи именами из человеческого языка, придерживаясь ранней традиции пользоваться при этом в качестве источника греческой мифологией. Прекрасно зная другое значение слова «грация», Габи как-то прочла, что Три Грации прислуживали Афродите за ее туалетом. Она представляла себе Офион, круговую реку, как туалет Геи, а себя самое при этом как ее водопроводчицу. Все в конечном счете попадало в Офион. Когда же река засорялась, то именно Габи ее прочищала.
— Дайте мне вентиль размером с Питтсбургский Купол и точку опоры, — заявила как-то Габи заинтересованному наблюдателю, — и я осушу мир. — За неимением такого инструмента ей приходилось пользоваться способами менее непосредственными, зато в равной степени величественными.
Сейчас точка ее наблюдения располагалась на полпути вверх по северному утесу каньона Восточной Реи. В прошлом каньон обладал воистину странным свойством: река Офион вытекала из него не на западные равнины, а совсем в другом направлении. Такое могло стать возможным именно из-за Аглаи. Теперь же, когда мощный речной заборный клапан был ослаблен, геяграфическая прихоть пришла в соответствие со здравым смыслом. Вода, не имея выхода, превратила Офион в прозрачное голубое озеро, что заполняло каньон и выходило на равнины Гипериона. На многие километры, далеко за кривой горизонт Геи, мирная водная гладь скрывала все, кроме верхушек высочайших деревьев.
Аглая же сидела в сужающемся устье каньона будто пурпурная виноградина трех километров в длину, причем нижний ее конец скрывался в озере, а верхний простирался на плато 700 метрами выше. Она и ее сестры, Талия и Евфросина, были одноклеточными организмами, чей мозг по размеру чуть превосходил детский кулачок. Три миллиона лет они бездумно седлали Офион, поднимая его воды наверх, выше уровня Западной Реи. Питались они всевозможными плавающими обломками, которые время от времени заплывали в их громадные пасти, и были достаточно велики, чтобы переварить на Гее решительно все — кроме титановых деревьев, которые, будучи частью живой плоти богини, не были предназначены для повала и употребления.
Но бывали здесь и темные века. Случиться могло все что угодно — и часто случалось. И именно поэтому, рассуждала Габи, существо калибра Геи нуждалось в аварийном монтере калибра Габи.
Заборная фаза наконец завершилась. Аглая раздулась до предельного размера. Оставались считанные минуты до того, как клапан начнет закрываться — будто Аглая затаила дыхание в предвкушении своего часового извержения. В золотистом сумраке повисла тишина, и все в ожидании обратили глаза на Габи.
Она опустилась на колено и заглянула за край. Кажется, все подготовлено. Выбрать нужное время для своего хода было очень непросто. С одной стороны, во время систолической фазы сжимающийся клапан крепче всего удержит вклиненное в него дерево. А с другой — вода, заглоченная Аглаей, теперь хлынет наружу, развивая предельную силу, чтобы снести препятствие. Операция не была рассчитана на тонкое прикосновение; Габи рассчитывала толкнуть дерево изо всех сил — и надеяться на удачу.
Отряд ожидал сигнала. Габи постояла, держа в руке красный флажок, — а потом резко махнула им вниз.
Титанидские горны зазвучали от северной и южной стен каньона. Габи повернулась и ловко вскарабкалась на десятиметровый утес позади нее. Там она вскочила на спину Псалтериона, командира титанидского отряда. Псалтерион сунул свой латунный горн в сумку и галопом пустился по извилистой тропе, ведущей к радиостанции. Габи ехала стоя, босыми ногами упираясь в холку титаниды, а руками держась за ее плечи. Ее подстраховывала титанидская манера скакать, подаваясь человеческим торсом вперед и отводя назад руки — подобно ребенку, изображающему истребитель. Поскользнись вдруг Габи, она могла бы ухватиться за руки Псалтериона — но такого ей уже много лет не требовалось.
На станцию они прибыли, когда систолический отлив уже начинал явственно ощущаться. Вода была в десяти метрах под ними, а заблокированный заборный клапан располагался в полукилометре дальше по каньону; тем не менее, когда поток принялся развивать бурлящее вздутие в новом озере, а уровень воды начал расти, титаниды взволнованно забили копытами.
Шум снова нарастал, но на сей раз к нему примешивалось что-то еще. На вершине плато Аглаи, у Нижних Туманов, из выпускного клапана, который при нормальной работе должен был бы извергать в небо пятисотметровую струю воды, не выходило ничего, кроме газа. Сухой клапан издавал звуки, которые напоминали Габи громкое басовое пуканье.
— Эх, Гея, — пробормотала она. — Пердящая богиня.
— Что ты сказала? — пропел Псалтерион.
— Ничего. Мондоро, ты в контакте с бомбой?
Мондоро подняла глаза и кивнула.
— Быть может, госпожа, уже пора приказать ей умереть? — пропела Мондоро.
— Нет еще. И прекрати меня так называть. Шеф — вполне достаточно. — Габи оглядела водную гладь, откуда выходили три троса. Она провела по ним глазами, выискивая сплетение, которое предупредит разрыв, затем окинула взглядом свой импровизированный воздушный флот, что нависал неподалеку. Столько лет прошло — а эта картина по-прежнему ее завораживала.
Там были три самых крупных дирижабля, какие Габи сумела собрать за несколько дней слежения. Звали их Дредноут, Бомбасто и Следопыт. Все трое составляли более километра в длину и были старинными друзьями Габи. Именно долг дружбы их сюда и привел. Крупные пузыри редко летали вместе, предпочитая сопровождение на своих воздушных путях в виде эскадрильи из семи-восьми сравнительно мелких цеппелинов.
Но теперь они оказались в одной упряжке — тройка, какую редко видели даже в Гее. Их прозрачные, легкие хвостовые плавники — каждый величиной с футбольное поле — били по воздуху со слоновьей грацией. Эллипсоиды их тел из голубого перламутра сталкивались, скользили и скрипели друг о друга подобно связке праздничных воздушных шариков.
Мондоро подняла вверх большой палец.
— Рви, — приказала Габи.
Мондоро наклонилась над семенным стручком размером с мускусную дыню, который покоился в сплетении лозы и ветвей. Она негромко заговорила, и Габи в нетерпеливом ожидании повернулась к Аглае.
Несколько мгновений спустя Мондоро сконфуженно покашляла, и Габи повернула к ней хмурое лицо.
— Она сердится, что мы так долго держали ее во тьме, — пропела Мондоро.
Габи что-то невнятно присвистнула и топнула ногой, про себя сожалея о том, что у нее нет нормального земного радиопередатчика.
