Джеймс Фелан - Карантин
– Маленькие дети и слабые взрослые сразу погибли, – сказал кто–то.
Учитель кивнул, опустив взгляд: мне показалось, что он сам стал свидетелем чего–то подобного.
– Он не передается от человека к человеку, им нельзя…
– Откуда нам об этом знать? – перебил учитель. «Класс» внимал каждому его слову, надеясь получить ответы на все вопросы. – Откуда нам знать, как он передается?
Все молчали. Даже я не был уверен, ведь убедиться своими глазами в том, что нельзя заразиться от Охотника, мне пока не довелось.
– Я уверен лишь в одном: будущее зависит только от нас, – сказал учитель. – И мы, собравшиеся здесь, и другие уцелевшие люди должны думать о поколениях, которые придут нам на смену, поэтому наша обязанность – сделать мир для наших детей и детей наших детей лучше. Как можно лучше.
– Он прав, – сказал я, и все, как один, повернулись ко мне. – Все зависит от нас: если мы решим сделать мир лучше, он станет лучше. Но не здесь: здесь с каждым днем становится всё хуже: мы это видели. Вот что знаю наверняка я: можно ли сейчас заразиться? Да! До сих пор ли самые страшные зараженные нападают и убивают ради теплой человеческой крови? Да! Опасны ли зараженные, не пьющие кровь? Нет! Я много раз встречался с ними лицом к лицу. У них нет выхода, они обречены – и это страшно. Но мы не в силах помочь. Я не собираюсь лгать. Скоро вернется Боб, и если он принесет хорошие новости, я первым уйду отсюда, потому что хочу обнять отца. Хочу домой.
14
– Мне понравилось, как ты говорил с ними, – сказала Пейдж.
Мы вдвоем сидели в каком–то офисе на ковре, прислонившись к стене. До ужина оставалось не меньше часа, поэтому мы взяли перекусить пачку M&Ms.
– Все это правда до последнего слова.
Пейдж кивнула.
– Если Боб вернется с хорошими новостями, они сразу же уйдут.
– Твой отец против.
– Даниэль и его сторонники вовсю «обрабатывают» папу и еще нескольких скептиков, – Пейдж замолчала, будто взвешивая, стоит говорить или лучше промолчать: – Отец хочет устроить голосование за и против ухода.
– Когда?
– Чем раньше, тем лучше. Может, за ужином…
Она крутила в пальцах красную эмэмденсину. Ее рука касалась моей.
– Какое голосование ему нужно? Просто большинством?
– Не знаю. Думаю, он хочет найти решение, которое устроит всех.
– Или прикрыть задницу на случай того, что все уйдут и в дороге что–нибудь случится. Прости, не хотел тебя обидеть.
– Он всего лишь хочет, чтобы мы держались вместе.
– Мудро. Держаться вместе – лучшее решение.
– Ты хочешь сказать, что нужно держаться вместе и уходить всем вместе?
– Я не все тебе рассказал…
Мне было сложно смотреть ей в глаза в этот момент. Пейдж напряженно спросила:
– Что? Что еще, Джесс?
И я без утайки поделился с ней тем, как встретил военных на грузовиках.
– Один из них сказал, что можно выйти из города в северном направлении.
Она кивнула. Все об этом знали: ведь здесь был Калеб и говорил о дороге на север. Пейдж пристально смотрела на меня.
– Калеб был моим хорошим другом.
Девушка недоуменно тряхнула головой.
– Был?
Я сделал глубокий выдох, стараясь взбодриться: лекарства еще действовали, но меньше всего мне сейчас хотелось ложного спокойствия.
– В грузовике они перевозили несработавшую ракету – осталась после атаки. – Я посмотрел на пачку M&Ms между нами. – Мы с Калебом оказались рядом, было нападение с воздуха, и ракета взорвалась.
– Все…все погибли?
Я покачал головой. Пейдж поняла не сразу.
– Вирус, да?
– Калеб был слишком близко. Я убежал, мне пришлось. А он…
– Стал одним из них.
Молчаливый кивок.
– Он охотится на людей, да?
– Да.
Мне показалось, что Пейдж тошнит.
– И есть вероятность, что повторится в любой момент. Нам может попасться такая ракета, мы можем оказаться слишком близко…
– Не надо!
– Я просто говорю…
Пейдж произнесла, уставившись в пол:
– Ты знаешь, на тех троих, которые ушли, напали…
Черт! Я надеялся, что она не в курсе, но новости тут распространялись слишком быстро.
– Отец не хотел, чтобы они уходили.
– Они взрослые люди, понимали, что делают.
Пейдж колебалась.
– В тот день отец выходил в город за продуктами.
Я не знал, что ответить. Не знал, что подумать. Зачем она это сказала? Думает, что ее отец убил их? Зачем? Чтобы доказать свою правоту? Удержать остальных? Я молчал, ждал, что она еще скажет, но девушка не произнесла ни слова.
– Ты знала и ничего мне не сказала?
Пейдж кивнула. Кивнула, не глядя на меня.
– Меня не нужно убеждать: я готова уйти. – Пейдж сидела, обхватив колени руками и уперев в них подбородок. – А если Боб вернется и расскажет такое, что людям покажется безопаснее остаться, чем уходить? Как тогда быть? Ведь станет еще хуже.
– Зато твой отец порадуется.
– Джесс, а может, ты с ним поговоришь?
– При чем тут я?
– Он бы послушал тебя.
– Почему ты так решила?
– Потому что именно ты вмешался в драку. Именно ты был в городе, видел тех людей на грузовиках, разговаривал с ними.
Она смотрела на меня, а я на нее.
– Расскажи отцу о военных. Расскажи, пока не слишком поздно. Вчера вечером он чуть не убил Даниэля. Скоро мы начнем бросаться друг на друга. Это как снежный шар: атака, зараженные, ужасная погода, другие выжившие, теперь вот ненависть… Ну пожалуйста.
– Ладно, – согласился я. – Ладно.
Столовая гудела. За ужином царило возбужденное ожидание. Люди говорили в полный голос, спорили: кто–то выдвигал очередное предположение, оно вызывало бурную реакцию, передавалось от стола к столу, потом напряжение спадало, всё, казалось, утихомиривалось, но уже через пару мгновений кто–то вновь подливал масла в огонь. Столовая была совсем не похожа на то уютное, спокойное место, где я совсем недавно так сытно и вкусно обедал: теперь все стало по–другому.
Многие хотели уйти: готовых рискнуть набиралось около двадцати пяти человек. Даниэль, видимо, решил, что очень скоро ему удастся склонить большинство на свою сторону, поэтому с его подачи люди стали укладывать вещи и припасы на тележки. С какими бы новостями ни вернулся Боб, они все равно не останутся здесь: рано или поздно, завтра или послезавтра уйдут. Они видели и слышали более чем достаточно.
Когда пожилая леди, раздававшая сок, проходила мимо нашего столика, я услышал обрывок ее фразы: «…туда, где теплее, где спокойнее, где лучше – да где угодно будет лучше, чем здесь».
Вот об этом они и драли горло, эти три вещи волновали их больше всего, только вот насколько обитатели Челси Пирс понимали, что права на ошибку у них нет, что речь на самом деле идет о жизни и смерти, что риск очень велик?
