Юрий Алкин - Физическая невозможность смерти в сознании живущего. Игры бессмертных (сборник)
– Наконец-то мы что-то узнаем, – радостно сказала Мари.
Но Эмиль только покачал головой.
– Вы ничего не узнаете, – сказал он, отдышавшись. – По словам Катру, завтра меня переводят в другое здание. Теперь мы с вами увидимся не раньше, чем вы пройдете экзамен. Они не хотят допустить даже малейшей утечки информации.
Это было абсолютно логично, но нам всем стало не по себе. От слов Эмиля веяло чужой волей, которая манипулировала нами, словно пешками в загадочной игре.
– Чего раскисли? – спросил Поль, который и сам, конечно, помрачнел. – Все правильно, безопасность прежде всего. Враг не дремлет. Может, нам всем дадут сейчас пройти.
С этими словами он вошел в класс. Однако его предположение оказалось беспочвенным. Катру методично и безжалостно отправил нас всех на очередную переэкзаменовку.
Последний ужин вчетвером проходил все в том же кафетерии. Мы старались быть веселыми, но это веселье всем нам нелегко давалось. Эмиль был задумчив, видно, пытался себе представить, что его ждет завтра. Нам оставалось с тоской думать, удастся ли нам когда-нибудь оказаться на его месте.
– За удачу в обоих мирах! – провозгласил в заключение Поль.
Мы сдвинули бокалы, наполненные соком. И Эмиль ушел из нашей жизни.
* * *Вначале было непривычно не встречать его, не слышать больше его спокойного голоса и рассудительных замечаний. Но, кроме этого, ничего у нас не изменилось.
Теперь, несколько месяцев спустя, несданный экзамен по-прежнему нависает над каждым из нас как проклятие. За это время Катру постепенно становился все более и более нетерпеливым. Сейчас он уже не скрывает, что еще немного – и нас всех отправят восвояси.
Атмосфера постоянного провала делает нас раздражительными и мешает сосредоточиться. И вот только что я провалил экзамен глупее, чем когда-либо. Откуда только выскочила эта проклятая старушка?
Я с ненавистью смотрю в монитор. Ну зачем я запустил эту программу? Мне ведь отлично известно, кто такой Адам и сколько детей у Девятой. Это просто самообман. Совсем не отсутствие знаний держит меня в этом ненавистном помещении. Во всем виновата смерть, цепко сидящая в моем сознании и не желающая оттуда убираться.
Вымещая злость на ни в чем не повинном компьютере, бью по выключателю. Бедная машина умирает, не успев задать свои обычные вопросы. Я осознаю, что только что мысленно произнес слово «умирает», и в ярости стучу кулаком по столу. Подпрыгивает монитор, дребезжит стакан. Пытаюсь успокоить себя. Так нельзя. Так нельзя… Глубокий вдох. Выдох. Все, пора спать. Утро вечера мудренее. Впрочем, какое уж тут утро.
* * *Тянутся, проходят, перемешиваются в памяти серые дни. Мы так хотим, чтобы все это закончилось. Мы уже давно не называем друг друга настоящими именами – мы поняли, что это лишь мешает подготовке. Теперь мы автоматически произносим: Четвертый, Восьмая, Пятый. Мы больше не смеемся над глупыми книгами – теперь мы знаем, что, потешаясь над ними, мы хуже запоминаем их идеи. Мы перестали строить теории. Мы учимся.
Мы стараемся пройти этот идиотский экзамен – и не можем. Неотвратимая смерть, о которой мы всегда подсознательно помним, мелькает в наших ответах на иезуитские вопросы профессора. Она проскальзывает в обмолвках, о которых мы даже не подозреваем, показывает свое мерзкое лицо в невинных фразах и комментариях.
Мы стараемся быть предельно лаконичными, мы демонстрируем чудеса предусмотрительности, но вновь и вновь наши губы нарушают запрет. Мрачные и унылые, сидим мы в своих комнатах, выходя лишь для того, чтобы в очередной раз провалить экзамен.
Моя единственная радость – Восьмая. Так я теперь даже мысленно стараюсь называть Мари, после того как произнес ее настоящее имя, отвечая на вопрос профессора. Мы просто друзья. Памятный разговор в кафетерии сделал наше общение ровным и спокойным. Я не пытаюсь говорить о своих чувствах. Восьмая молчит о своих, какими бы они ни были. Но даже короткий разговор с ней, ее улыбка, голос – эти незначительные вещи заставляют меня забыть о гнетущей обстановке. И мне кажется, что Мари тоже становится веселее, поговорив со мной. Но может быть, это только мое воображение.
* * *Спустя неделю после злополучной «старушки» я вхожу в класс. Только что из него, криво улыбаясь, вышел Четвертый со своим (и моим) обычным результатом. Сажусь, устало смотрю в лицо Катру.
– Приступим? – спрашивает он.
– Ну, раз вы настаиваете, – отвечаю я.
Мы оба невесело усмехаемся. Все-таки он неплохой человек, этот профессор. Только как можно быть таким въедливым?
– Сколько вам лет?
– Что такое «лет»?
– Где вы хотите быть похоронены?
– Что такое «похоронены»?
Ну и вопросы. Совсем уже не уважает меня Катру. Но через несколько минут разминка заканчивается.
– Почему у вас на руке пять пальцев?
– Таким сотворил первого человека Господь.
К чему он ведет? Надо быть начеку.
– А что еще сотворил Господь?
– Весь мир.
– Кто живет в мире?
– Люди.
– Все сотворенные по подобию первого человека?
– Нет, по подобию Господа.
– Каким он сотворил первого человека?
Ага, понятно. Слово «бессмертным» вы от меня не услышите.
– Двуруким и двуногим.
– А какой срок назначил он для человеческой жизни? Фу как грубо.
– Не понимаю вопрос. Что значит «срок для жизни»?
– Объясняю. Сколько времени человек живет на свете?
Вот оно. То, к чему он вел. Сейчас я промахнусь. Скажу слишком много или слишком мало. Но обдумывать вопросы запрещено, это – тоже провал. Ладно, бьем наугад.
– Пока существует мир.
Нет, так говорить нельзя. Хоть и смутный, но все же намек на конечность жизни. Провал! Однако я слышу следующий вопрос. Значит, в этот раз пронесло.
Экзамен идет как обычно. Вопрос – ответ, вопрос – ответ, вопрос – вопрос. Я напряженно ожидаю ловушки. Внезапного удара, который сметет мою тонкую линию обороны. Но его все нет и нет.
Вот одна попытка. Отбиваем. Вот еще одна. Изящная, почти незаметная. Давим в зародыше. Профессор хмурится. Ну давай, бей. Но он вдруг улыбается и произносит:
– Поздравляю.
Я думаю, что мне послышалось.
– Что вы сказали?
– Я поздравил вас с успешной сдачей.
Мне кажется, это происходит во сне. Я сдал экзамен?! Катру продолжает смотреть на меня с улыбкой.
– У меня нет заблуждений по поводу вашей подготовленности. Я прекрасно знаю, что вы продолжаете помнить о смерти. Но вы научились достаточно хорошо скрывать это. Большего от вас и не требуется.
Я молчу – мне нечего сказать в ответ. Слишком давно перестал я верить в возможность этого момента. Неужели это бесконечное издевательство над собой позади? У меня, наверное, сейчас очень глупый вид.
