Андрей Чертков - Время учеников. Выпуск 3
Он промолчал, ничего не ответив, он подождал, пока я войду в кабину лифта, и только потом уселся на свой стул, положив на колени Шпенглера, том номер два.
— Меня зовут Кони, — успела сообщить женщина, прежде чем двери сомкнулись.
Я вознесся на два этажа выше, в номер Славина…
Братья-писатели, похоже, не скучали. На журнальном столике, и под столиком, и на подоконнике, и на ковре под ногами теснились бутылки разных форм, размеров и расцветок. Великая китайская стена. И все были откупорены, опробованы, но ни одна не допита даже до половины. Пахло кислым — в гостиной явно что-то проливали. Еще пахло консервированной ветчиной, вскрытая банка стояла здесь же, на столике. Одна из разинутых дверей вела в спальню — к несобранной постели, к мятым простыням и раскиданной одежде… Неряшливость, как известно, это признак постоянной концентрации на чем-то гораздо более существенном, чем ничтожные подробности окружающего мира. Евгений Славин в этом смысле приближался к просветленным йогам. В смысле концентрации, естественно. И я с сожалением подумал, стараясь не озираться, что никогда мне не быть похожим на настоящего писателя. По крайней мере, в быту. Потому что привычки бывшего межпланетника — они как животные рефлексы, не дающие особи погибнуть, с ними не поспоришь. Никакой алкоголь не поможет, сколько ни пей.
— О, еще один классик, — сказал Славин, подняв на меня тусклый взгляд. Похоже, хозяин номера был и в самом деле трезв, несмотря на бутылки. Чудеса.
— Здравствуйте, — встал Банев, приветливо улыбаясь. Болгарин был высок, черен и носат — настоящий южный красавец.
— Общий привет, — сказал я. — Где бы мне разместиться, чтобы ничего не пролить?
Это я опрометчиво спросил, и Славин не упустил случая ответить. Он что-то выискивал, перегнувшись через подлокотник.
— Не обращайте внимания, — посоветовал мне Банев, усаживаясь обратно. — На вопросы «где» и «куда» он всегда реагирует одинаково, особенно если трезвый.
— Я тоже, когда вижу Славина, всегда реагирую одинаково, — по секрету сообщил я ему. — Мне хочется немедленно написать правдивую книгу о писателях. Волна вдохновения накатывает.
Славин отвлекся, ткнув пальцем в сторону опрятного и гладкого Банева:
— Если ищешь источник вдохновения, классик, хватай лучше этого чистюлю, не упусти шанс. Эпицентр.
— Он же не пьет. Какой из него источник вдохновения?
— Зато жадный, как габровец. Тебе нужна правдивая книга? Слушай. Товарищ Банев сумел протащить через таможню бутылку ракии — настоящей, не то что местное дерьмо! — и теперь прячет ее где-то в своих чемоданах, среди манжет и галстуков.
Евгений с ненавистью толкнул ногой столик. Оглушительно зазвенело, стеклянный строй распался, нечто пахучее выплеснулось из горлышка на ковер.
— Что ж ты делаешь, свинья? — спросил я его.
— Не слушайте его, Ваня, — сказал Банев спокойно. — Нет у меня в чемоданах ни ракии, ни манжет.
— А почему он, кстати, не пьет? — продолжал Славин. — Да только потому, что печень у него начала пошаливать, вот тебе и вся мораль. Он и приехал-то сюда, чтобы вылечиться. Здесь, как известно, немые начинают ходить… и даже писать правдивые романы… В самом деле, классик, почему бы тебе не обессмертить кого-нибудь из нас? Мне понравилась эта идея. Самого себя сделал литературным персонажем — позаботься о товарище.
— Беру вас обоих, — принял я решение. — Одного поместим в светлое будущее — пусть они там знают, что алкоголики неистребимы, а другого — в мрачное прошлое, чтобы было из кого выбивать проклятую интеллигентность.
— Где же ситро? — с отчаянием в голосе сказал Евгений. — Куда же я его сунул?..
В номере ненавязчиво работал телевизор — на пониженных тонах. Горел стереоэкран, из фонора выползал запах нагретого асфальта, по комнате метались сюрреалистические краски. Шел экстренный выпуск новостей, прямо с улицы, с места событий. Кто-то солидный, потеющий от ответственности, торжественно обещал, что нанесенный ущерб будет возмещен всем пострадавшим без исключения. Кто-то рангом пониже едва не бился в истерике, доказывая, что такого безобразия в здешнем раю просто быть не может, ибо даже в досоветские времена, во времена животной анархии, подобных издевательств над здравым смыслом не случалось. Сначала — откровенно бандитская вылазка на площади перед железнодорожным вокзалом, от которой общественность до сих пор не успела оправиться, и вот теперь нападению подвергается уже сам вокзал. Заколдованное место. Как хрупок, оказывается, сложившийся порядок вещей — нам всем ни на секунду нельзя об этом забывать…
— Тебя на таможне тоже потрошили? — вдруг спохватился Славин, вывернув на меня бледное лицо. — Водку отняли?
— Подожди, дай послушать, — попросил я его.
Послушать было что. В самом деле, редкостный выдался денек. Снова вертолет упал с небес — огромный, десантный, жуткий. Ровно в полдень. Высадилась свора неопознанных подонков, по-другому их и не назовешь, одетых в форму местной полиции, оцепила вокзал, ворвалась в камеры хранения, — пришельцев-оборотней, похоже, интересовали именно вокзальные камеры хранения и ничто другое, вот такой странный объект для атаки, — багажные ячейки были вскрыты все до единой, а хранившиеся в них вещи изъяты и погружены в вертолет, попросту говоря, украдены. Грубо и нагло.
— Они тут все утро твоей мордой телевизор украшали, — позлорадствовал Славин. — Свинья грязь найдет. Кстати, хочу тебя огорчить, Жилин, ничего из твоей затеи не выйдет.
— Из которой?
— Чтобы написать правдивую книгу о писателях, надо стать, во-первых, старым, во-вторых, занудой. Считай, что это комплимент.
Очевидно, он уже понял, что вожделенной водки от меня тоже не дождется, и оттого был желчен. Человек потерял всякую надежду. Жалкое зрелище.
— Бога ради, Виктор, объясните, — обратился я к Баневу, — почему этот урод трезвый? При таком-то изобилии?
— «Бога ради»… — скривился Славин. — Лексикон. Коммунисты хреновы… Межпланетники…
Виктор Банев ответил:
— Все алкогольные напитки местного производства в обязательном порядке содержат аналептические нейтрализаторы. Обратите внимание на рекламу на этикетках… — Он взял первую попавшуюся бутылку и отчеркнул что-то пальцем. — Угнетающее действие на центральную нервную систему значительно ослаблено. Кроме того, присутствует целый букет ферментоидных присадок, специальным образом корректирующих обменные процессы.
— Специальным образом? — спросил я.
— Метаболизируется до девяносто восьми процентов этанола, а не девяносто, как обычно. Неокисленные метаболиты выводятся практически полностью, в мозг не попадают. Вы, конечно, знаете, что эта пакость откладывается именно в мозгу и держится там до двух недель, загромождая сознание…
