Андрей Хуснутдинов - Туника Таис Афинской
— Спросите у нее. — Владимир кивнул на гетеру.
Лейтенант обернулся и долго смотрел на плакат с девушкой в белом халате.
— У кого у нее? У…
— Нее! — Владимир выставил указательный палец…
— У нее, что ли? — Лейтенант показал на плакат.
— У не-е! — Владимир простер к гетере руку.
Лейтенант вздохнул.
— Хватит… Итак. — Он хрустнул фуражкой. — Как получилось, что вы оказались на дороге? Между прочим, вы нарушили правила, потому что пересекли проезжую часть в неположенном месте, и в случае неуважительной причины я буду вынужден наложить штраф…
— Что? — Владимир приподнялся на здоровом локте. — Ну вот она же!.. Иду спокойно по улице, за хлебом. А она — на дороге! Там самосвал, а этой хоть бы что. Стоит, и хоть бы что!.. Я кричу — самосвал! Ложись, кричу!.. То есть… Ну, в общем, ноль внимания… Побежал и из-под самого носа. Вот…
Лейтенант оглядывался то на плакат, то на Владимира, а когда тот кончил говорить, отвалившись на подушку, — подошел к двери и позвал медсестру…
— У него сотрясения мозга не было?.. — Вопрос прозвучал на всю палату.
— Кого! — крикнул Владимир. — Не было! Не верите — не надо.
Человек стоял на дороге. Женщина. Все.
Шер ше ля фам.
— Ричард Третий там не стоял?
— Плевать мне на вашего Ричарда.
— А мне на вашу женщину. Человек или есть или оставляет вещественные доказательства…
Владимир сладко ухмыльнулся, и выговорил по слогам: O-бя-затель-но!..
Лицо младшего лейтенанта Пруткова сделалось багровым.
— За оскорбление личности — ответите, — тихо пообещал он.
Сестра вежливо выпроводила его, и подошла к Владимиру.
— А за оскорбление вещественных доказательств — не сажают! — проорал Владимир… — Выпустите меня отсюда!
— Наблюдайте за моей рукой, — сказала сестра. Она поводила у него перед глазами пальцем. — Вы меня хорошо видите, голова не болит?. Сухость во рту… двоение в глазах…
— Двоение в глазах, — признался Владимир, и симулировал обморок.
Хмыкнув, сестра ушла, и гетера на цыпочках приблизилась к страдальцу. Приложив к губам палец, шепнула: — Сейчас принесу одежду… Тише.
Владимир недоуменно открыл рот, но гетера отчаянно замотала головой.
— Молчите., Она неслышно отворила дверь и скрылась в коридоре. Изогнутая пластмассовая ручка медленно вернулась в исходное положение С соседней Владимиру койки поднялась забинтованная голова и долго смотрела на закрытую дверь.
— Черт знает что…
А Владимир вдруг испугался мысли, что у него на самом деле сотрясение мозга.
"Дважды два, — собранно и строго подумал он. Четыре." И обернулся к соседу.
— Извините…
С койки опять поднялась забинтованная голова, повернулась глазной щелью на голос.
— Скажите, дважды… Арифметический корень из шестнадцати будет четыре?. Только не удивляйтесь,
— Десять! — Голова опустилась мимо подушки. Дурдом Двери открываются, арифметический корень…
Владимир поддакнул и стал смотреть на плакатную девушку.
Было душно. Под гипсом — на руке и груди — он чувствовал испарину. Мысли его путались. Он думал про водителя, грузовик, сетку с огурцами, про бублики и поведение гетеры, но никакой логической связи между всем этим не находил. Было душно, это он понимал, и еще он понимал, что хочет домой, в кресло, и чтобы муха летала под потолком…
И тут в коридоре раздался вопль, женский вопль, из того разряда женских воплей, что свидетельствуют о трупах и наведенном оружии.
Забинтованная голова застонала и покачала гирей, привязанной к левой ноге в коконе гипса.
— Психи…
Открылась дверь, и в палату вбежала испуганная гетера. Дверь тут же хлопнула от сквозняка.
— Сестра! — закричала голова. — Сестра!.. Это мучение, боже мой… Сестра!
В руках у гетеры были брюки, рубашка и кроссовки Владимира.
Она забросила это хозяйство ему под койку и отскочила в угол.
Секунду спустя в палату ворвалась медсестра в сопровождении двух уборщиц.
Забинтованная голова хныкала. Сестра ринулась к голове, а уборщицы, поводя швабрами с тяжелыми тряпками, точно это были штыки, внимательно оглядели больных. Одна подошла к окну и посмотрела в сад.
— Не может быть, — сказала медсестра, поднимаясь oT головы, клянчившей какой-то укол. — Третий этаж.
— Ага, — согласилась уборщица. — А кто ж это был-то?
Медсестра поглядела на свои руки.
— Брюки… Рубашка…
— Кто-кто?
Медсестра задумалась.
— В самом деле… Брюки… Господи, я чуть сознание не потеряла. Иду, а тут, у стеночки — крадутся. Ноги мои подкосились. — Голос ее задрожал. — В самом деле!
Она вытянула губы и заплакала. — Ну не с ума же я сошла!
— Все с ума сошли, — спокойно констатировала голова. — Все. Арифметический корень из шестнадцати будет десять.
Всхлипывающую медсестру уборщицы сочувственно вывели под руки.
— Это не травмотделение, — продолжала голова, — Это дурдом. Да-да. Палата номер шестнадцать. Самая настоящая. Корень из шестнадцати…
— Пармений, — попросили из угла палаты. — Заткнись. Без тебя тошно.
Громко выдохнув, Владимир слез с койки и начал одеваться.
Брюки он кое-как нацепил, рубашку же и обувь надеть было невозможно мешал гипс Гетера слава богу, помогла…
В коридоре было пусто В большой луже — крестна-крест — валялись брошенные швабры. Спортивным шагом Владимир двинулся к лестнице и кивнул гетере не отставай. В вестибюле проигнорировав административный оклик, они бросились к дверям, в которых Владимир не преминул; застрять и какая-то бабушка с подвязанной челюстью замахнулась на него папиросой.
В сквере они нашли свободную лавочку — Вова, — представился Владимир, подавая гетере оуку.
Гетера пожала протянутую ладонь двумя пальцами.
— Лена… — Уголки ее рта дрогнули Владимир поднял бровь: неподалеку от лавочки стоял полуголый розовощекий карапуз и во все глаза смотрел на него.
— Ну-ка! — сказал Владимир скорчив мину — Псих ниналмальный1 пропищал карапуз и убе жал в кусты. Секунду спустя в лоб Владимира стукнулся огромный желудь без шляпки.
— А знаете он прав, — серьезно сказала Лена — Дело в том что я пустой звук Владимир почесал ушибленное место — Это как у… Герберта Уэллса?
Лена пожала плечами — По-моему у вас было время для выводов — Для каких?
— Исчерпывающих — То есть я — псих?
Лена рассмеялась… У нее был классический профиль и безупречные зубы Владимиру неожиданно понравилось как она смеется — Смотрите- Она ткнула пальцем себе под глаз. — Я ведь крашусь. Видите?
