Яна Дубинянская - Баржа над черной водой
— Немножко… Послушай, Егор, давай не будем больше сюда приплывать. Эта баржа чертова… я не могу.
Он усмехнулся. Наклонился, достал персик, повертел перед глазами и целиком засунул в рот. Ответил едва разборчиво, почти не размыкая губ:
— Не переживай. Ничего нашим парням не сделается.
Она встала:
— А на том берегу отличный пляж за мостом. И, кстати, лодку не надо…
— Как хочешь, — Егор выплюнул косточку и пожал плечами. — Но за мостом падают отдыхать толпы народу, особенно по выходным. А это место — только наше.
Он облизал пальцы, шагнул вперед и обнял жену за плечи. Повторил особенно, с тайным заветным смыслом:
— Наше.
* * *… - Помнишь?..
— Разумеется. Сказал, что покажешь замечательное супер-пупер не знаю какое место, и я поверила, как дурочка. Представляешь, как я разозлилась, когда выяснилось, что это всего лишь старая баржа?
— А я и не заметил.
— А ты вообще был зеленый и глупый пацаненок…
Они сидели на теплом железном краю баржи, свесив босые пятки за борт как тогда. И, как тогда, к самым ногам подобралась дорожка заходящего солнца, дробя яркими пятнышками неподвижную черную воду.
Егор негромко засмеялся.
— Я тебе сразу понравился! Ты сказала, что я похож на молодого Марлона Брандо.
— А ты не знал, кто это такой!
— Я решил, ты надо мной издеваешься. Ты была студентка, да ещё на целый год меня старше, а я жалкий абитуриент из села, и экзамены только через неделю…
— Надо было готовиться, а не возить девушек на всякие железяки. Еще и лодку отпустил!
— Я же договорился с лодочником, чтоб он через час за нами вернулся!
— И что, по-твоему, я должна была подумать?
— А что ты подумала?
Она оглянулась: в светлых сумерках Миша с Володей продолжали колдовать вокруг рыболовных снастей. Все-таки Егор гениально умеет придумывать сыновьям занятия… если хочет побыть с женой наедине.
Прижалась к нему, опустила голову на теплое плечо.
— Так что ты подумала… тогда?
— Ты не поверишь… Я смотрела на тебя и думала, что у нас будут очень красивые дети.
— Уже тогда?
— Уже тогда.
— Эх, если б я знал… А выглядела такой неприступной отличницей. Я себе загадал, что обязательно поцелую тебя тут, на барже… но струсил.
— И правильно сделал. Сколько мы тогда были знакомы? Часа два?
— Меньше…
— Знаешь, а я ведь до этого ни с кем не знакомилась просто так, на улице. И тем более никогда не поплыла бы с первым встречным на какую-то баржу. Я же о тебе ничего тогда не знала… кроме того, что ты — мой.
— И похож на Марлона Брандо. И золотой медалист. И приехал из глухого села поступать на международные отношения. И к тому же чемпион района по прыжкам в воду… я же все тебе рассказывал!
— Хвастун несчастный! И даже показал, как прыгать винтовым в два оборота… Вон оттуда, с кормы.
— Помнишь? Здорово получилось?..
— Да… очень здорово…
Она вдруг умолкла.
Втупилась в темную воду под ногами. Уже без единой блестки — солнце зашло за крыши домов на берегу реки. Черная, гладкая, непрозрачная глубина, прорастающая изнутри маленькими бурунчиками.
Заговорила тихо-тихо, боясь своих слов — и боясь молчать.
— Я сначала решила, что ты… ну, хвастаешься дальше. Мол, я могу долго под водой… Потом — что это такая шутка. Что на самом деле ты давно вынырнул где-то там, с другой стороны, и нарочно пугаешь меня… глупо, конечно. Потом стало страшно, но я ещё не верила… Потом… Я не умела плавать, ты же знаешь… до сих пор не умею. Я кричала, долго кричала… Но лодка — только через час. Как договорились.
Его голос — почти не изменившийся:
— ЭТОГО ты не должна была… помнить.
* * *Она заставила себя посмотреть на него. Заставила взять его за руку.
Живую, теплую.
— Как это было? — прошептала она. — Больно?
— Только сначала. Шея… пока я ещё был жив. А потом — ничего. Никак.
— Тебя так и не нашли тогда… Течение… Хотя ты, наверное, знаешь.
Он пожал плечами.
— Только что я знал ту жизнь… нашу… в которую вернулся. Мы поженились, когда ты была на третьем курсе, а я — на втором… правда, не международки, а политеха. Поступил куда угодно, только бы не уезжать из города. Потом родился Мишка… ну да ты сама знаешь. Знала…
— Егор…
Его имя вдруг показалось ей бессмысленным набором звуков.
Он отвернулся. Заговорил в сторону, в никуда.
— Каждый случайно ушедший человек может возвратиться… если есть матрица. Детальный, объемный сценарий судьбы, в которой можно органично занять свою нишу. Ты задала такой сценарий для меня… ты сама почти в него поверила. Но искусственно созданные матрицы все равно нестабильны. Час, не больше, а потом…
— Почему?!
— Потому что есть другие матрицы, естественные, которые противоречат ей. Например, в мире сейчас зима, а у нас на барже лето. У тебя своя жизнь, а я…
— Нет у меня никакой жизни. Если б она у меня была… разве я бы ходила сюда? Почти каждый день, десять лет подряд… И только теперь, когда ты пришел, наконец… и такое говоришь… Подожди, а как же дети?!!
Она вскочила, развернулась, бросилась было прочь с баржи. Миша… Володя… мальчики!!! Ничего не разглядеть в сгустившихся сумерках…
Он не пустил её.
Резко рванув за руку, снова усадил рядом с собой.
— Не надо. Это совершенно нормально, просто превращение одного вида материи в другой… Но тебе лучше не видеть.
Володя.
Миша.
Не видеть…
* * *— А ты? Что будет с тобой?..
— Знаешь, ничего особенного. Что и всегда. Я привык… А вот тебе, можешь мне поверить, станет легче. Я точно знаю.
— Откуда ты можешь…
— Моя мама. Она тоже ходила сюда, к барже… приезжала издалека, из нашего села. Я ведь был единственным сыном, её надеждой, её будущим… Она тоже создала для меня свою матрицу. И однажды, несколько лет назад… понимаешь, надо, чтобы совпало много факторов, начиная с элементарных: время, место, положение звезд и так далее… В общем, я вернулся. Кажется, стал известным дипломатом, женатым чуть ли не на дочери президента… неважно. Это быстро кончилось… и больше она не приходила.
— А вдруг…
— Нет. Если б она умерла, заболела, сошла с ума — я бы знал. Просто за тот короткий промежуток она достроила до совершенства мою возможную жизнь… и смогла жить дальше чем-то другим.
— Я — не смогу.
— Почему? Ты-то знала меня пару часов, не больше. Все остальное просто матрица, которую мы только что довели до высшей точки реальности. Вот-вот она окончательно разрушится — и в материальном мире, и в твоем сознании. Ты забудешь.
