Виталий Владимиров - Гороскоп друидов
Ла, ла-ла-ла,
Ла, ла-ла-ла,
Песенка в воздухе кружится,
Как бабочка в летний день.
Здравствуй, моя хорошая!
Тянутся руки к рукам,
Теплой ватрушкой солнышко
Катится по облакам...
Подпев первый куплет, Танька повернулась к Инке и стала тихо расспрашивать ее про портфели, про школьную форму, про сколько это стоит, про... Лера тщательно дожевывала рыбу и искала глазами, что бы еще съесть... Алик смотрел в окно, он сам когда-то играл на гитаре, но забросил... Гриша курил и только Петро маслеными глазами смотрел мне в рот... Я нажал на голос в последнем куплете:
Как хорошо нам дружится
Петь и смеяться не лень.
Песенка в воздухе кружится,
Как бабочка в летний день.
- Что-то ты сегодня слабо выступаешь, - опять развернулась ко мне Танька. - Когда в гости придешь? - А мне нравится, - сказал Гриша. - Серьезно. Помнишь, как тогда в пансионате пели? - Я ж под эту гитару и песенку влюбился по уши и головой в хомут добровольно полез, - вздохнул Петро. - За что ты, брательник, такой талантливый у меня и такой... - Причем только здесь хомут? - перебила его Инка. - А что, действительно, давайте за талант? - предложил Гриша. - Серьезно? - спросил я. - Я могу, - сказал Алик. - Ладно, давайте сначала выпьем, - сказала Танька, - а потом я тебе должна что-то сказать. Вздрогнули. - Так вот, - продолжила Танька. - Ты должен к нам придти и обязательно с гитарой, иначе мама в дом тебя не пустит, ты же знаешь, как она любит, когда ты поешь. Придет моя подружка, тоже учительница, ты ее не знаешь, такая прелесть, только вот с мужиками ей не везет. - Жениться тебе надо, факт, - сказал Петро. - Давай, старик, хватит питаться в столовой. Жена - это удобно, правда ненадежно и невыгодно, хотя что я тебе рассказываю, - сказал Алик. - Что-то ты у меня сегодня разговорился, Алик, это уж точно - сказала Лера. - Впрочем дома ты свое получишь. Инна, а как ты делаешь этот перец? - Вот и я говорю, что даже за столом себя вести не умеет, - завелась вдруг Инка. - Захомутали видите ли его, на себя бы оглянулся - это раньше гарцевал, жеребец проклятый, а сейчас сидит, как старый мерин. Петро закряхтел: - Все равно женись. - А давайте за наших жен, - улыбнулся Гриша. - Серьезно. - Нет, нет, нет, вот подам утку, тогда и пейте, - заволновалась Инка. - Утка - это хорошо, - сказала Лера. - Я могу и без утки, - сказал Алик. Вздрогнули. Унесли салатницы, положили подставку, на нее водрузили корытце утятницы, утку разрезали, разломали, разложили чернослив. Петро, крякнув, с хрустом вцепился в ножку. Танька подбирала со скатерти каждую уроненную рисинку, Гриша аккуратно, ножом и вилкой, разделывал свой кусок, Лера, прежде чем есть, последовательно составила ассорти из мяса, риса и чернослива, Алик с набитым ртом постанывал от удовольствия, а Инка поглядывала за всеми, чтобы тарелки не пустели. Наконец-то пробрало и меня, и я почувствовал как тает в душе напряжение и снисходит благодушие. - Нет, вы как хотите, но утку Инна готовит превосходно, - сказала Лера. - Почему только утку? - удивился Алик. - Ты же сама рецепт про перец спрашивала. - И вообще утку готовил Петушок, - сказала Инка, закрасневшись. Петро ласково подмигнул ей. - Я только помогала зашивать да яблоки почистила. "Не умеет лукавить, - подумал я про Инку. - Все у нее ясно, по справедливости, шибко партийная и прямая, как дротик. И уж если убеждена в своей справедливости, то и воюет этой справедливостью, как дротиком. Дротик, дротик, бегемотик..." И сказал вслух: - Идет бегемотик и напевает: чап-чап, чап-чап, чап-чап. А рядом папа топает, пыхтит, переваливается и говорит сынку: "Заткнись, идиот!" А тот опять чап-чап, чап-чап... Папа как схватит его, как вывернет наизнанку, как бросит. А вывернутый бегемотик вскочил на ножки и давай опять: пач-пач, пач-пач... Засмеялись все. - Что-то я не поняла, - сказала Инка. - Его же вывернули, - объяснила Танька. - Как носок, - сказал Гриша. - И чего тут смешного? - пожала плечами Инка. - Носок и то не всякий вывернешь, некоторые стоят, как вкопанные, а тут бегемота, нешто вообразишь такое, - протянул Петро и подмигнул мне. - Ты как? Чап-чап или пач-пач? И плавно потянулся за бутылкой. - Чап-чап, - сказал я. - И я чап, - сказал Алик. - А я пач-пач, - сказал Гриша. - Нас оставалось только трое... - пропел я. Вздрогнули. - Пойдем покурим? - предложил Петро. - А может в преф? - сказала Танька. - По маленькой. - По пятачку, - усмехнулся Алик. "Одно и то же, - подумал я. - Годами одно и то же. Отсюда и тоска. Собрала судьба компанию за одним столом, кто они? Петро - заводской работяга, звезд с неба с Инкой не хватают, зато честно пашут на своей фабрике и без таких как он откуда взяться всему, что окружает нас, правда, с книжкой в руках я их никогда не видел. Сколь же радужна эта иллюзия, как велико и бесплодно это желание невозможного - если я восторгаюсь прозой Марселя Пруста, то так хочется найти себе единомышленников в близких моих Петро и Инке... Не выходит... То ли стесняются, то ли навыка нет к работе ума и духа. Близкие далекие родные мои... Танька и Гриша... Она учительница английского языка, он - инженер, последовательно прошедший школу, армию, техникум и институт. Бегают на слеты студенческой песни где-то в подмосковных лесах, на джазовые концерты в каких-то домах культуры и клубах, ходят в походы на байдарках, ездят по историческим местам рядовые советской интеллигенции, ушедшие в мир своей романтики и плывущие по течению... Всеядные в социальном смысле этого слова и без претензий на что-то... Алик и Лера в чем-то очень схожи с Танькой и Гришей, тоже из совдеповских интеллектуалов, но есть и отличие, о котором редко говорят, но которое постоянно ощущают. Они - евреи. Из той династии русских революционеров, репрессированных своей же властью, за которую они боролись и которую создали. Молодая поросль на пепелище великих иллюзий. Сфера их интересов элитарна - подпольные кинопросмотры, чтение в списках или зарубежных оригиналах той литературы, которой никогда не пройти сквозь бдительную цензуру, они слушают "голоса", в курсе всех диссидентских новостей, они пришли в этот мир обиженными и поэтому всегда насторожены и осторожны - сами никогда не начнут разговор о том, что видели и что слышали - боятся, боятся стукачей, КГБ, боятся нас, своих друзей, боятся русских... Ну, а я-то чем лучше или хуже моих застольников? Поэт, не имеющий ни одной публикации, автор собственных песенок, подвизаюсь в обществе "Знание", вдовец... Нет, я не пытаюсь их судить по каким-то меркам, здесь другое Богом и родителями дано мне обнажено чувствовать и знаю я, что неладно, что душно в этом мире, и скучно и грустно нам друг с другом... А как бы сломать этот ледок равнодушия?.. Почему бы не показать им самих себя в зеркале гороскопа? Здесь не может быть лжи или уверток, уж слишком хорошо знаем мы друг друга..." - А кому, золотые мои, бриллиантовые, погадать, судьбу рассказать? спросил я. - Мне гороскоп принесли. - Небось японский? - спросила Инка. - Нет. Гороскоп друидов. - Это кто ж такие? Инопланетные что ли? - ухмыльнулся Петро. - Вы хотите сказать, что и я друид? - с чисто еврейским акцентом спросил Алик. - Лера, ты слышала, меня друидом обозвали. - Так тебе и надо, - невозмутимо сказала Лера. - Друиды - лесные жрецы, - пояснил я. - Двадцать лет они должны были прожить отшельниками в святом лесу, чтобы предсказывать будущее. Так, кому интересно заглянуть в завтра? - Как говорила бабушка моя, баба Груша, кстати, по имени с деревьями связанная, сколько вы, милые, не упирайтесь, а в коммунизм нас всех все равно вгонют, в светлое наше завтра, - тихо, ни на кого не глядя, сказал Петро. - Петь, ты это серьезно? - беспокойно спросила Инка. - Да будет вам, мне, мне первой гадать, - захлопала Танька в ладоши. - Когда родилась? - Ну и нахал же ты, запомнить не можешь, а сколько лет за один стол садимся? В сентябре, одиннадцатого. - А год надо говорить? - настороженно спросила Инка. - Нет. - Читай про Татьяну, сейчас все про нее узнаем, - потер руки Алик. - И я заодно узнаю, - сказал Гриша. - Ты - ива, в тебе ощущается что-то таинственное, ты полна неясных мыслей и желаний. - Может, выпить хочешь? - сочувственно предложил Петро. - Нет, просто сапоги купить, - поправил его Гриша. - Вам смешно, - покачала головой Лера, - а ведь это действительно желание, но очень неясное, потому что очень неясно, где их достать. - Чутка к различным запахам и звукам, - продолжил я и добавил от себя, особенно к звукам гитары. - Насчет запахов очень верно, замучила совсем, - вздохнул Гриша. Задыхается от любого моего одеколона, а сама французскими духами поливается и ничего. Серьезно. - Никогда не отказывает себе даже в минутных радостях, - читал я дальше. - Но не доверяйте ее кротости, она хорошо знает, что хочет, деловита и решительна. - Сняла решительно пиджак наброшенный, - сказал Алик словами известной песни. - Своего не упущу, - засмеялась Танька. - Давайте-ка выпьем пока не поздно. Петя, и Грише налей. Гриша молчал. Вздрогнули. "И чего всполошилась? - подумал я. - Ну, женила Гришку на себе, ну, ездила к нему на Север, где он служил срочную, забеременела там - теперь-то нормальная семья, сын, Димка скоро в школу пойдет..." - Ее беззащитность зачастую только тактика, - прочитал я. - Чувство, не пропитанное любовным страданием, для нее мало что значит. - Тяга к любовным мучениям? - переспросил Алик и масляно посмотрел на Таньку. - Так ты оказывается секси? - А что тут плохого? - невинно уставилась на Алика Танька. - А-а-алик, - с расстановкой предупредила Лера. - Я же сказала, что ты дождешься. - Под вербой родились Кутузов, Шостакович, Ирен Жолио-Кюри. - Фредерика жалко, - глядя в стол, сказал Гриша. - Какого Фредерика? - не поняла Инка. - Мужа Ирки Жолио-Кюри, - объяснил Алик. - А что, он ей муж? - спросил Петро. - И вообще, сколько их было, Кюрей-то? Во семейка - и все священники. - То Кюри, а то кюре, - поправила Лера. - Совсем запутались, - сказала Инка. - Давай теперь про Гришу. По справедливости. Сначала про Таню, теперь про него. - Август, шестого, - напомнил Гриша. - Ты - тополь. Строен, декоративен, в молодости красив. - Я был высоким, - задумчиво согласился Гриша. - Помнишь, в армии мне выдавали двойную порцию? - спросил он у Таньки. - Но ведь ты же смухлевал там где-то, с писарем договорился, вот он и включил тебя в список объедал. - Дорожит уходящим временем, слишком рано начинает боятся старости и смерти, от этого страха быстрее стареет. - Как? Как? Повтори, - попросил Гриша. Я повторил. - А кто ж ее не боится, скалозубой? - спросил Алик. - Давай дальше. - Выглядит мрачно в темноте. - Все засмеялись. - Чушь какаято. Как можно выглядеть в темноте? Чувствует потребность в дружбе, но мучается в окружении тех, кто не избран им самим. "Молчат, - подумал я, - Гриша нас не выбирал, ни нас, ни Таньку, но, пожалуй, никто не знает его истинного отношения..." - Дорожит мнимой свободой, пессимист, но старательно скрывает это. Плохо знающие его принимают за веселого человека, довольного жизнью. - Что-то я не встречал в наше веселое время людей, довольных жизнью, пожал плечами Алик. - Это уж точно, - мрачно подтвердила Лера. - И чего жизни не радоваться? - сказал Петро. - Всяко бывает. Только надо послать все подальше и расслабиться, верно я говорю, Ин? - Тебе бы только расслабиться, - с упреком сказала Инка. - Его оружием в супружеских стычках является безразличие, дополненное улыбкой и шуткой. Под тополем родились Мопассан, Менделеев, Сальватор Дали. - Мопассан дружил только с избранными, это уж точно, - засмеялся Алик. - Кстати, что там про Алика? - спросила Лера, глядя на мужа. - Нет, давай сначала про тебя, - сказал Алик. - Будь вежлив, уступи дорогу женщине, даже когда она поднимается на эшафот, - улыбнулся Гриша. - У Леры февраль, очко, - подсказал Алик. - Значит, двадцать первое февраля. Сосна. Изысканный силуэт, умеет подчеркнуть свои достоинства. - Когда она в джинсах, сразу видно как много у нее достоинства, мечтательно сказал Алик. - Замолчи, дай послушать, - одернула его Лера. - Любит дом, ценные предметы, красивый интерьер. Культ дома в самом широком смысле - для нее главное. - Ничего себе культ, ничего себе интерьер, вы же были у нас, видели. Старый дом, гнилая кухня, правда, в центре. Арбат рядом, и потолки высоченные, зато паутину со стремянки не снимешь. Да разве в наших условиях можно хоть чем-то украсить свой быт, хоть что-то приличное достать? гневно заговорила Лера. - Знает, чего хочет, - перебил ее я. - Сосну трудно сбить с избранного пути, она быстра и точна в действии. - У нас в семье две пробивные силы - это Лера и бабушка, - сказал Алик. Бабушка как ушла из богатой еврейской семьи в революцию, так до сих пор и воюет за социальную справедливость, правда, в масштабах подъезда. Зато Лера все тащит в семью. - Лучше бы старая не экспроприировала бриллианты прадеда, великий был ювелир, нам бы они ой как пригодились, - с гримасой презрения сказала Лера. - Ничего она от своей власти кроме срока не получила. - Потише, дорогая, - сказал Алик Лере, скосив глаза на остальных. - Зато Муля устроила Мариночку в спецшколу. Не брали, а она добилась-таки своего. - Будет теперь единственный простой ребенок в образцово-показательном лицее. Ты же знаешь чьи дети там учатся и среди них маленькая жидовочка. Представляю, как ей тяжело станется, - нервно сказала Лера. - Смела, неприятности встречает с поднятой головой. Никогда не теряет главной цели, готова на риск ради нее. Все у нее идет впрок, в угоду смыслу. - Вчерашний суп никогда не выльет, доест, это уж точно, - усмехнулся Алик. - И позавчерашний тоже. Отсюда у нас столько достоинства в джинсах. - А кто у меня в компании? - спросила Лера. - Коперник, Карузо, Элизабет Тейлор. - Вот у Елизаветы Тейлоровой я понимаю телосложение, а не теловычитание, - уважительно сказал Петро. - Опять чего-то не хватает? Завидуешь? - язвительно спросила Инка у Петра. - Хочешь, я откормлю себе такую, что будет шире тахты? - Я тогда с Лерой разведусь, - быстро сказал Алик. - А скорее всего гораздо раньше, - сказала Лера. - Давай про него, сейчас точно повод для развода найдем. Тринадцатое апреля у него, несчастливое число. - Клен ты мой опавший, - сказал я. - Вот это точно, - погладила Лера Алика по лысине. - В быту аккуратен... - начал я. - Чушь, - авторитетно перебила Лера. - Никогда ничего за собой не уберет. Может в грязной рубашке неделю проходить. - ...несколько кокетлив, - продолжил я. - Что, Алик, не в бровь, а в глаз попали? сказала Инка7 - Сам в тузы не лезет, но козыри копит, вступая в игру по крупному. - А ну, раскрывай свои козыри! - закричала Танька. - Может, действительно, перекинемся в преф? - А я хочу теперь все про всех знать, - возразила Лера. - Неужели тебе неинтересно? - Приобретает репутацию делового человека исподволь. Жить предпочитает вне дома. - Я же говорила, что повод найдем, - с удовлетворением сказала Лера. - Он скорее тоталитарен, его влечет весь мир. Помолчали, видимо соображая, насколько тоталитарен каждый из нас. - Влечь-то он влечет этот мир, еще как влечет, - грустно улыбнулся Алик. - Только попробуй вырвись. Моим собратьям по гороскопу наверняка больше повезло. - Среди них Леонардо да Винчи, Чарли Чаплин, Анатоль Франс. - Ну, что ж, теперь моя очередь, - Инка села прямо, как школьница за партой. - Ты у нас яблонька. Раскидистая, не очень стройная, зато без труда приспосабливается ко любым условиям. - Что там еще? - потребовала Лера. - Везде, как дома, без боязни. Динамичная, уверенная, вынуждает считаться с собой, очень щепетильна, не выносит шуток в свой адрес. - Кто ж их выносит? - рассудил Алик. - Я тоже не выношу. - И я, и я, и я, - подняла руку Танька. - Помните, как та тетка в анекдоте про очередь в мясной отдел. - И ты тоже, - картинно уткнулся длинным пальцем в Таньку Петро, продолжая анекдот. - Вечно увлекается, вмешивается в разговор. Самовозбудима проектами и идеями. - Последний ее проект - заключить контракт, уехать на Север за длинным рублем, - вздохнул Петро. - Мне. А она останется здесь и тратит заработанные мной тити-мити. - А что на твои шиши купишь? - вспыхнула Инка. - А еще дочку хочет, сына ему мало. - Сыты, одеты, обуты, чего еще надо? - проворчал Петро. - Горда, самолюбива, прямолинейна и безнадежно оптимистична. Руководимая хитрецом, становится орудием его интересов. При этом чувствительная и ласковая, готова привязаться навсегда. - Ерунда какая-то, а не гороскоп, - стала пунцовой Инка. - Но про Петушка моего все-таки прочти. По справедливости. Да! Kто там такой же прямолинейный? - Дарвин да Крупская. А растет рядом с нашей яблоней высокий кипарис. Петр Кипарисов, можно сказать. И есть в нем нечто первозданное, неиспорченное цивилизацией. - Из дома никогда никуда не вытащишь, даже в кино, - сказала Инка. - Он придает большое значение счастью, слава и деньги его не волнуют. - И про деньги верно, - торжествующе подтвердила Инка. - Любит лес, животных, рыбную ловлю. - Лишь бы от жены сбежать, - съязвила Инка. - Ты чего на мужика набросилась? - вступилась за Петра Танька. - Уж лучше рыбак с удочкой, чем алкаш с бутылкой. - Ничего, потерпит, мужики свое место хорошо знать должны,- внесла свой вклад в беседу Лера. - Жизнь любит устаивать в кругу родных или старых приятелей. Избегает острых дискуссий, неважно каковы их причины. Констатируя факты, нивелирует их. - Вот и я говорю, что соглашатель, - опять обратилась за поддержкой к другим Инка. Но никто не среагировал на ее призыв. - Непревзойденный в верности, как в любви, так и в дружбе. Все посмотрели на Петра и, наверное, в душе согласились со сказанным. - А кто там из рыбаков кипарисовых будет? - спросил Петро. - Моцарт, Ромен Роллан, Луи Армстронг. - "О, Сан-Луи, о город мой, все люди - гады, лишь я - святой..." пропел Алик. - Это ты святой? - с удивлением спросила Лера. - А на самом деле, - сказал Гриша, - все святые при жизни были просто людьми с обычными потребностями и желаниями. И в каждом из нас есть доля святости, только вот какая? - На этот вопрос ты ответишь всей своей жизнью, - сказал я. - А ты какое дерево? - спросила Лера. - Я не древо, я - кустарник. Жасмин. Общительный, своей беседой притягивает к себе, помимо своего желания становится центром внимания. "Сколько раз обжигался на этом, - подумал я. - Открываешься полностью собеседнику, а он думает, что я оригинальничаю..." - Большинству кажется беззаботным и только близкие знают насколько он чувствительно воспринимает реальность, как уязвим и скрывает свои страдания. - А давно мы с тобой на рыбалке не были, - положил мне руку на плечо Петро. - И меня возьмите, - сказал Гриша. - Можно я с вами? - спросил Алик. - Только я не умею рыбу ловить. Зато разливать могу.. - То, что у других подозрительность - у него только вероятное допущение. Связывает воскресение своих надежд с детьми. Нуждается в человеческом тепле, гибнет в неподходящих условиях. Жасмином были Данте, Маркс, Булгаков. - Жениться тебе надо - вот что, - решительно сказал Петро. - Где невесту брать будем? - усмехнулся я. - Найдется, - уверенно сказал Гриша. - Поможем, - сказал Петро. - Я тебе помогу, помогу, - пригрозила Инка Петру. - А действительно, почему не женишься? - спросила Лера. - Уж сколько лет прошло... - Девять, - ответил я. - И пять месяцев. Сейчас все хорошие замужем, молодые - такие хищницы, а старуху мне и самому не хочется. Да и сыну не всякая понравится, сама знаешь какой он ревнивый привереда. - А что, рыбаки, не потренироваться ли нам перед тем как закинуть удочку? - потер руки Петро и поднял рюмку. - Шайба прошла все зоны. Вбрасывание! Вздрогнули. И пошли курить на лестничную площадку. Дамы остались за столом. - Есть у нас в бухгалтерии одна, - сказал, глубоко затягиваясь сигаретой, Петро. - Симпатичная. Людмила Рябова зовут. Хороший человек. Петро аж засветился. - Сам понимаешь, от станка надолго не убежишь, но я по делам своей бригады иногда захожу к ним. Аккуратная, всегда чистенько одета. "Хотите чаю?" - говорит. И так искренне, что отказаться неудобно. А за чаем расспросит тебя обо всем, ей расскажешь и на душе полегчает, вроде не чаю, а из родника напился. Очень хороший человек Людмила Рябова... Познакомить? - Уметь угостить чаем - это достоинство, - подмигнул Алик.- А как у нее с другими достоинствами? - Знаешь, Алик, - Петро задумчиво рассмотрел Алика. - Мне в тебе одна черта не нравится. - Какая? - насторожился Алик. - Та, что твой зад пополам делит. - Ну, что мы, как финские лесорубы - с бабами о лесе, а в лесу о бабах, примирительно сказал я. - Как твои дела, Гриш? - А ты знаешь, кого называют скучным человеком? - вопросом ответил Гриша. - Нет. - Тот, которого спрашивают, как жизнь, а он начинает по делу отвечать. - Что с диссертацией? - Пишу. Танька допекает, да и теща достает. Поэтому мы с Димкой гулять ходим. Идешь по бульвару, не торопясь, пенсионеры в домино играют, в шахматы, мамы с ребеночками, а чаще папы... Наверное, у тебя, Петр, на рыбалке также - забросил удочку и сиди, думай о приятном, о Людмиле Рябовой, например, или о футболе, не так ли, Алик? - Чего о футболе думать, думать о другом надо, - мрачно сказал Алик. - Я и так верчусь и эдак, вкалываю за двоих, надеюсь сделают руководителем сектора. Ничего не получается и не может выйти у беспартийного еврея. Лера говорит, давай уедем. Куда угодно. Надоело все. - Да брось ты. Ничего хорошего в этом нет, - попытался возразить я. - И потом, как ваша бабушка это переживет? - Иди лучше к нам на завод, - предложил Петро. - За нашу шахматную команду будешь выступать. - Чем же ваша команда лучше других? Такая же, как и все - вяло отмахнулся Алик. Разговор иссяк, мы еще постояли, помолчали, докурили и вернулись за стол. Пили чай с тортом, еще раза три "на посошок". Оделись, вышли на улицу. Петро пошел провожать нас до метро. Падал тихий снег. Природа вершила торжественный обряд покрова. Снегом скрывались людские следы, снежные валики подчеркивались черными ветвями деревьев, на подоконниках оранжевых окон - соболиные воротники, занесенные машины потеряли свои машинные очертания. Петро все хвалил мне хорошего человека Людмилу Рябову. Гриша с Танькой поймали такси и скрылись за снежным занавесом. У стеклянного куба метрополитена я расцеловался с Петро, он пошел провожать Алика и Леру, а я сел в вагон, достал бумажную трубочку гороскопа и опять стал читать про яблоню и кипарис, а значит, про Инку и Петро, неродного моего сводного брата, дороже которого нет у меня никого на свете, как мне хорошо у них, как оттаивает за кипено белой скатертью их стола ледяной ком моих неурядиц и какая белозубая улыбка у Инки, я читал про иву и тополь, представляя себе Гришу и Таньку, сколько же серых замшевых веснуушек на ее побледневших от выпитого висках, она, наверное, также мелела лицом в снежной пустыне Севера, на белых подушках чужих постелей, когда приезжала к нему в армию, может, и мне махнуть на все рукой и напиться чаю с Людмилой Рябовой, я читал про сосну и клен, то есть Алика и Леру, вспоминал их черноглазую Мариночку, когда я к ним прихожу в гости, она всегда забирается ко мне на колени и рассказывает мне тихо на ухо свои фантазии, как хорошо было бы положить под елку подарок сразу для всех людей на свете, чтобы утром, после рождественской ночи они раскроют конверт, а в нем белая, как снег, бумага, на которой написано МИР и будет мир, мир всегда, мир должен царить и в нашем вагоне, летящем в снежной ночи, мир должен царить в городе и моей стране, где у каждого свой день рождения и свой гороскоп, по которому каждый из нас и камень, и дерево, и зверь, и птица... Я поднял голову. Держась за поручни, раскачивались вместе с вагоном те, о ком я сейчас думал, и я был частью всех, как и все мы, несмотря на свои личные характеры и судьбы, входим в состав рожденных на этой земле и наполняем даже не такое понятие как НАЦИЯ, а нечто иное - советский народ. И кто наши друиды? Где их святой лес? И по чьему мы живем гороскопу? Мы летели по черному, как тоска, туннелю и усталость чернела в наших зрачках... Я ехал, качаясь, и в точку смотрел... Сидел я, качаясь, и в точку смотрел... Качаясь, я в точку ехал-смотрел...
