В Светлогорко - Отщепенец мелкого масштаба
Теперь, на воле, мне нужно было добраться до своих документов и денег, чтобы с их помощью уехать куда-нибудь в медвежий угол, устроиться там на любую работу, и затихнуть. Но ведь домой нельзя было не только идти, но и даже звонить: раз на меня кто-то "стукнул", то они наверняка подслушивали телефон и с минуты на минуту могли прийти за мной. Я решил сначала позвонить жене - она сегодня была в гостях у тещи, а тещин телефон комитетчики вряд ли подслушивали - для этого надо быть отщепенцем другого масштаба. Я зашел в будку телефона-автомата и набрал номер. К телефону подошла сама жена. Я ей в двух словах объяснил суть дела. Ее реакция на это была просто убийственной для меня.
- Ты мне испортил всю жизнь! - кричала она в трубку телефона. - А что теперь будет с моей сестрой и ее мужем, они же работают в Органах! Их теперь никогда не повысят! Из-за тебя, балбеса, им придется идти работать простыми инженерами в какой-нибудь шараге!
Надо сказать, что моя жена, как и все другие нормальные советские люди, считала работу в Органах высшим жизненным достижением, и просто боготворила своих родственников, добившихся этих высот. В этот момент меня впервые перестала грызть совесть за то, что я ей изменял с Людмилой. Я попрощался с женой и набрал номер Людмилы. Я и ей тоже рассказал о своих приключениях и о дальнейших планах. Она спокойно меня выслушала и также спокойно спросила:
- Ну и что же, может быть, ты думаешь, что я поеду за тобой, как жены декабристов? У меня нет никакого желания осложнять свою жизнь.
На этих словах она повесила трубку, а я снова стал сожалеть о том, что изменял жене с Людмилой. Сожалеть я стал, конечно, не о том, что изменял, а о том, что с Людмилой. Никто из них мне не поможет. Надо звонить домой матери - а это очень рискованно. И тут ко мне пришла великолепная идея - позвонить Лешке из соседней квартиры, и его попросить позвать к телефону мою мать. Я набрал номер, и попросил Лешку:
- Лешка, друг, выручи меня. Я никак не могу дозвониться домой вероятно, дома телефон испортился. Позови к телефону Катерину Андреевну.
Я ему соврал ради того, чтобы создать Лешке алиби - он должен знать, что надо сказать комитетчикам, если его спросят, почему он выполнил мою просьбу. Хотя Лешке, в принципе, я мог бы все честно рассказать - он ничего не испугался бы, ведь он воевал в Ираке с американцами (оказывал "интернациональную помощь"), чудом остался жив, и ему было начхать на Комитет со всеми его комитетчиками.
Он служил в то время в войсках противовоздушной обороны, его часть стояла на самом опасном участке - под Багдадом. Когда началась война, его ракетный комплекс в первый же день сбил три американских самолета. А на следующий день американцы их засекли и с одного из самолетов выпустили по ним ракету почти одновременно с нашей ракетой по их самолету. Американская ракета была из серии новых ракет-невидимок и ее заметили на экране локатора слишком поздно. Лешка сидел у экрана и направлял нашу ракету на цель до самой последней секунды. Наша ракета успела первой, самолет сбили, комплекс сразу выключили, но ребят это не спасло - американская ракета уже взяла направление на цель и взорвалась прямо в антенне радиолокатора. Лешке повезло - его достали из-под обломков живым, всего лишь с двумя сломанными ребрами. А почти весь остальной боевой расчет погиб. Одному только богу известно, во что нам обошлась победа Ирака над американскими империалистами. После победы, в отличие от прежних времен, наше руководство не захотело отдавать всю славу победителей иракцам (как когда-то вьетнамцам), а устроило пышные торжества и учредило орден "Интернационального боевого Красного Знамени". Один из первых орденов и был вручен Лешке. А остальных ребят не наградили даже посмертно руководство не любило вспоминать о покойниках на этой войне.
Когда мать подошла к телефону, я объяснил ей, как я ухитрился влипнуть в такую историю, и мы договорились о месте встречи. Я попросил ее выйти из дома как можно быстрее, пока за домом еще не успели установить наблюдение.
Мы встретились в условленном месте. Мать передала мне паспорт и другие документы, а также кое-какие вещи и деньги, которых должно было хватить на переезд и жизнь в первое время, пока не обустроюсь на новом месте. Мы договорились, что я уеду в Гагарин, к дальним родственникам типа "седьмая вода на киселе", у которых меня, быть может, не будут искать Органы. Кроме того, переезд в Гагарин был наиболее безопасен - не нужно было мелькать в аэропортах или на вокзалах, достаточно было лишь сесть на электричку, и через три с половиной часа я буду в Гагарине. Вот будет сюрприз родственничкам! А ведь надо еще придумать для них достаточно правдоподобную легенду, чтобы не очень их испугать.
Мои дела пошли довольно успешно. Первым делом я исправил в паспорте свою фамилию на Тыренкаускас (дописав хвостик к букве "о" и еще несколько букв) - это, быть может, сбило бы с толку товарищей из Органов. Из всего возможного выбора фамилий, которые я мог себе присвоить, не меняя паспорта - Тыренков, Тыренкович, Тыренковский, и т.п. - я остановился именно на этой прибалтийской фамилии, как наиболее далекой по звучанию от моей подлинной. Мне удалось устроиться на местный завод по производству громкоговорителей - помогло мне то, что я еще в студенческие годы предусмотрительно обзавелся второй трудовой книжкой. Затем я переехал от родственников в общежитие завода и начал более - менее спокойную жизнь благонадежного советского человека, разве что время от времени просыпаясь ночью в холодном поту или вздрагивая от неожиданного стука в дверь. К сожалению, мне снова пришлось стать беспартийным - иначе меня могли бы вычислить по партийным каналам через учетные документы, партийные архивы и другие пути - учет членов партии был поставлен архинадежно. Это при строительстве атомных электростанций или космических кораблей можно было допускать неточности, а в учете партийных рядов - никогда.
Через несколько месяцев после переезда я познакомился с замечательной девушкой, благодаря которой в моей жизни появилась какая-то почти весенняя свежесть и неподдающееся описанию чувство теплоты, нежности и надежды.
Ее звали Наталья. Она не была красавицей, но ее спортивная фигура и исключительная выразительность мимики и жестов делали ее весьма привлекательной. Ее можно было понять, даже если бы она не произносила ни слова. Мы познакомились в один из жарких летних дней на берегу пруда, куда я обычно ходил загорать и купаться по выходным. Я заметил одинокую девушку с красивой фигурой, и стал думать, под каким предлогом можно было бы с ней познакомиться. Хорошо было бы нарвать цветов на ближайшей поляне и подойти с букетом... Но лето заканчивалось, и цветов уже не было! Мой взгляд упал на край пруда, где на отмели росли плотной стеной камыши. Мне они показались довольно живописными. Я нарвал их и с этим букетом подошел к девушке. Каждый шаг мне давался с таким нервным напряжением, как будто мне надо было взойти на костер инквизиции.
