Еремей Парнов - Последнее путешествие полковника Фосетта
В гостиной звенело столовое серебро. Из кухни доносился соблазнительный запах жареной индейки. Эти верные признаки предстоящего банкета отнюдь не могли омрачить моего ликования. Оставив розы на мраморном столике, с улыбкой от уха до уха я последовал за сэром Генри.
Должен сказать, что отец моей невесты считался одним из крупнейших вирусологов нашего времени. Нобелевский лауреат и профессор университета, он был ко всему прочему и моим шефом. Нужно ли говорить о тех чувствах, которые я испытывал, входя в его огромный кабинет?
Сэр Генри предложил мне сесть и сам сел в старое, довольно потертое кресло с высокой узкой спинкой. Я почему-то подумал, что в этом кресле сидел отец сэра Генри, его дед, а может, даже и прадед, какой-нибудь энергичный и ловкий дипломат ее величества королевы Виктории. Словно подтверждая эти мысли, со стены кабинета молча взирали лики многочисленных предков. Здесь были элегантные денди, некогда украшавшие салоны высшего Света, бравые офицеры в форме колониальных войск и солидные мужи с баками, очевидно причастные к бизнесу и парламентской говорильне. На некоторых портретах были изображены и женщины, не особенно красивые, но обладавшие зато столь прямым и настойчивым взглядом, что он не вызывал сомнения в их умении постоять за себя. Очевидная добродетель этих дам на мгновенье вызвала у меня легкую дрожь, и только мысль о том, что все это дела давно забытых дней, примирила меня с ними. Я с удовольствием отметил, что портреты и фотографии родственников сэра Генри занимали в кабинете только одну стену, да и то не полностью. Остальное жизненное пространство безраздельно принадлежало книгам. Они громоздились от пола до потолка, а одна изящная китайская полочка с книгами приютилась под портретом дамы с высоким париком и сухой напудренной шеей.
— Итак… — сказал сэр Генри, аккуратно обрезая кончик серой, как валлийская ива, регалии.
Я вопросительно уставился на него. Он ответил спокойным, изучающим взглядом. Мне показалось, что он взвешивает меня на невидимых весах. Вероятно, что-то беспокоило его. Но он почему-то не мог высказать этого прямо.
— Итак, — повторил он, — официальный курс пауки у вас позади. Что вы собираетесь делать дальше?
Я несколько растерялся.
— Работать, естественно… Ну, и потом ведь мы с Энн…
Легкая, едва уловимая тень скользнула по его лицу.
— Да, да, конечно, я помню, — торопливо перебил он меня. — Но как вы думаете работать?
— Простите? Я, кажется, не совсем вас понял.
Сэр Генри встал и прошелся по кабинету, умело лавируя между книжными нагромождениями. Сэр Генри высокий, даже очень высокий человек. Когда он проходит возле вас, кажется, что мимо проезжает двухэтажный троллейбус.
— Видите ли, — начал он очень мягко и неторопливо, — можно было бы продолжить тему вашей диссертации, развить ее, поискать новые направления…
Он помолчал, потом, остановившись передо мной, сказал твердо и холодно:
— Но это пустое дело, сэр. Ваша работа позволила получить исчерпывающую информацию о штамме вируса Б-II. Продолжать изучение особенностей его строения или влезать в механизм взаимодействия с живой клеткой бессмысленно. До тех пор пока не будут разработаны новые методы исследования, всем этим просто не стоит заниматься. Вы будете по крохам собирать данные, которые в лучшем случае послужат пищей для отвлеченных, а поэтому бесполезных умозаключений наших теоретиков. Нужно искать что то новое. Берите пример…
Дверь в кабинет распахнулась, и я увидел Энн. Моя Энн! При виде ее я сразу забыл все, о чем говорил сэр Генри. Но появившуюся на его лице легкую тень досады я все же успел заметить.
Румяная, энергичная, напористая. Все это относится к моей Энн, У нее белокурые волосы и решительная походка. Она жизнерадостна и непосредственна. Однако в пределах разумного.
— Цветы необыкновенно хороши! — улыбнулась она. — Почему ты оставил их в передней? Мне приятней было бы взять их из твоих рук.
— О Энн, я просто не знал, где ты…
— Я была на кухне, разве ты не видишь? Она указала на ослепительно белый, хрустящий, как первый осенний ледок, передничек. Я улыбнулся, невольно подражая улыбке сэра Генри. Энн такая уютная, домашняя и… нелогичная. Жаркая волна умиления прихлынула к сердцу.
— Но, Энн, чтобы увидеть тебя, я должен был заранее знать, где ты, а не зная этого, я не мог определить по твоему наряду, где тебя нужно искать, Круг замыкается.
Сэр Генри чуть усмехнулся в аккуратно подстриженные усы.
— Все равно! — убежденно сказала Энн и тряхнула головкой.
— Я надеюсь, — деликатно вмешался сэр Генри, — что мы продолжим наш разговор о… вашей работе после обеда.
Мы с Энн вышли из кабинета, и время до обеда заполнилось для нас потоком милых пустячков, которые так горазды изобретать влюбленные. Мы побывали и на кухне. Там Энн очаровательно мешала миссис Твидл и ее помощнице готовиться к банкету. Потом мы слушали магнитофонные записи, потом Энн пела, потом мы немного посплетничали об общих знакомых, а потом уже смеялись просто так, Одним словом, мы сделали кучу дел и ничего не сделали. Я хмелел от любви и семейного окружения, как хмелеют от хорошего выдержанного вина. Я давно потерял родителей, еще в раннем детстве, и тепло чужого камина согревало мое сердце. Сейчас, вспоминая этот день, я понимаю, что уже тогда назревала гроза, которая не могла не разразиться. Но тогда я не замечал ее. Я был совсем другим человеком тогда. Просто я был слишком молод и глуп.
— Итак, ты самостоятельный человек, и пора подумать о будущем, — сказала, наконец, Энн, когда мы уединились в ее комнатке.
Как она походила на своего отца! Даже слова почти те же. Пожалуй, сэру Генри не хватало только некоторой законченности в суждениях, присущей его дочери.
— Прежде всего мы поженимся, — сказал я.
Это было мое единственное твердое убеждение. Это было мое единственное желание. Я хотел жениться на этой девушке, и, черт побери, неужели я этого не заслужил!
— Конечно, — сказала Энн, — но где ты собираешься работать?
— Я, право, не очень задумывался над этим вопросом. Мне кажется, меня могут оставить в университете, там найдется для меня место, да и сэр Генри кое-что обещал сделать.
Она помолчала. Энн никогда не говорит сразу.
Свою мысль она тщательно шлифует, правда, как всякая женщина, она обращает внимание только на те аспекты, которые ее интересуют.
— Безусловно, — сказала она, — ты сможешь остаться в университете. Ты способный, и у тебя есть перспективы стать известным ученым. Это так. Но нас теперь будет двое… А может… В общем у тебя будет семья. Понимаешь? Семья-а! А университет — это очень долго. И, главное, там мало платят. Много лет подряд нам придется еле-еле сводить концы с концами. На помощь папы рассчитывать не приходится, — она усмехнулась. — Занятия наукой в столь неразумно широких масштабах свели почти на нет все его состояние. Я хотела бы начать нашу совместную жизнь самостоятельно. Понимаешь? Независимость, независимость и независимость — вот мой девиз.
