Вогт Ван - Блеск грядущего
Там было еще что-то, но суть уже была ясна.
Не говоря ни слова, Хигенрот протянул бумагу своей жене, Эйди, сидящей за накрытым для завтрака столом. Без всякой объяснимой причины он внимательно следил за тем, как молодая женщина читает сообщение о грозящем ее уже пожилому мужу отсечении головы, но та не проявляла никаких заметных эмоций. Эйди отдала ему листок и сказала:
— Здесь самое главное помнить, что голову отрубят совершенно безболезненно. Об этом всегда предупреждают заранее.
Тут до Хигенрота дошло, что он читает мелкий шрифт примечания, касающегося именно этого самого важного момента распорядка казни:
«…Данное обстоятельство является гарантией того, что победитель в Акколаде не станет проявлять боязни своим поведением или мысленным напряжением перед самым моментом декапитации. Подобные старомодные реакции не соответствуют современному, зрелому ученому, понимающему всю ценность отсечения головы на Акколаде для собственных студентов и знающему, что для него самого это будет всего лишь шагом из этого мира в иной, лучший, как установлено Официальной Религией.»
Эта награда поставила профессора Хигенрота перед дилеммой. С одной стороны — и он принимал ее как должное — это была победа. Его длительное сражение с доктором Хином Глюкеном закончилось чистым поражением — можно даже сказать, нокаутом — для его соперника. Победители Акколады сразу же выделялись в первые ряды научных знаменитостей.
Говоря переносно, одним ударом он выиграл корону.
Но с другой стороны, он вовсе не чувствовал того, что дело закончено.
— У старого олуха еще есть способность шевелить мозгами, — сообщил он Эйди. — В связи с этим, мне кажется, стоит попросить отсрочки для отбытия в Блеск Грядущего.
— А ты не думаешь, — спросила Эйди, — что это каким-то образом связано с теми политическими статьями против режима, которые ты два года печатал?
— О, нет, — возразил Хигенрот, качая своей костлявой головой. Диктатор установил навечно терпимость ко всем мнениям. Предположение о том, что Акколада мною не заслужена, совершенно не принимается во внимание.
— Ну, конечно же, — поспешно воскликнула Эйди.
До Патриотического Дня оставалось еще пол-недели, но Хигенрот надлежащим образом оформил свое прошение об отсрочке и отослал его в Управление по Высшему Образованию заказной магнитной скоростной почтой.
Сообщение о его награждении появилось в утренних теленовостях. Рано утром на следующий день из-за океана примчался д-p Глюкен, чтобы, как он сам объяснил «выразить свое последнее уважение самому твердолобому из оппонентов». После он добавил:
— Не могу сказать, что я полностью соглашаюсь с их решением, но мне кажется, что у меня самого имеется решение, которое удовлетворит меня лично.
И сразу же после этих слов он стал выражать свое видение проблемы.
По какой-то необъяснимой причине Хегенрот этой ночью спал плохо; посему лишь только через какое-то время его встревожило осознание того, что д-p Глюкен рассуждает о давным-давно обыгранных моментах его собственных теорий.
— Это будет триумф науки, — разглагольствовал Глюкен, — если ваши студенты во время декапитации получат телесное восприятие не только ваших особых знаний, но и моих.
Взволнованный голос еще продолжал что-то говорить, но в Хигенрате вдруг что-то шевельнулось. Потом его будто током стукнуло.
— Погодите, погодите, — перебил он собеседника. — Вы хотите сказать, что…?
А Глюкен, никого не слушая, продолжил представление давным-давно известных теорий, постепенно повышая голос.
Хигенрот почувствовал, что сон как рукой сняло.
— Эй! — еще раз вмешался он в монолог доктора. — Вы пытаетесь представить дело так, будто мои студенты обучаются вашим идеям, в то время, как голову отрубывают у меня?
А Глюкен все продолжал разглагольствовать, распаляясь даже сильнее.
Хигенрот заткнул уши и заорал, что будь он проклят, если позволит Комитету по проведению Акколады подвергаться воздействию идей, которых нет в Уставе.
И в этот самый миг в действие вступила Эйди. Она с трудом вывела мужа из комнаты, но двое ученых продолжали вопить до тех пор, пока ей не удалось пропихнуть профессора в дверь его собственной спальни и закрыть ее.
Доктор Глюкен с побагровевшим лицом уже был готов покинуть дом профессора Хигенрота, когда Эйди примчалась обратно и успела задержать доктора уже в самых дверях.
— Вы женаты? — спросила она.
— Моя жена умерла, — сухо ответил тот. — Она сомневалась в Официальной Религии. — Глюкена даже передернуло. — Я ее предупреждал.
— Эйди прекрасно понимала, что он имел в виду. Подобное было абсолютно запрещено при диктатуре, которая на многое другое глядела сквозь пальцы.
Сейчас ее волновало то, что за Хигенрота она вышла замуж, когда была одной из его студенток. Подобные браки были частью государственной программы, установившей, чтобы внешне привлекательные девушки-подростки выходили замуж за известных ученых. Раз уж девушка проявила такое патриотичное поведение однажды, она собиралась и продолжать в том же духе. Доктор Глюкен казался ей довольно-таки привлекательным для ученого мужчиной. И, поскольку без всяких обсуждений он может стать «первым номером» в своей области деятельности после декапитации нынешнего ее супруга, Эйди, чуточку пожеманившись, схватила костлявую руку доктора и задержала ее дольше необходимого. Затем она закрыла глаза и представила, что новое супружество может стать для нее даже привлекательным.
Ведь если оно не удастся, то кто знает, какой тип достанется ей в следующий раз — еще один Хигенрот?
Вот только сам доктор Глюкен пытался выгнать из головы ненароком залетевшую туда мыслишку. Правда, избавиться от нее было непросто — он невольно отметил, насколько красивой была девушка. Его останавливало лишь то, что это супружество может быть знаком того, что он сдался перед идеями Хигенрота, чего, естественно, быть не могло.
Звук дверного колокольчика вскоре после ухода д-pа Глюкена ознаменовал появление сторонников давних традиций — студентов профессора Хигенрота. Открывшую дверь Эйди чуть не размазала по стенке клубящаяся масса юношеских и девичьих тел, которая с визгами и воплями бросилась в дом на поиски своего ментора, совершенно не обращая внимания на хозяйку.
В этот миг профессор выходил из спальни, направляясь в туалет. Вот тут-то его и настигла приливная волна студентов, все еще вливающаяся в двери, и, полусонного и мало что понимающего, потащила за собой по коридору, чтобы потом, помятого, но чудом оставшегося в живых, выволочь в патио. Здесь Хигенрот упал на траву.
