Дмитрий Гаврилов - Легенда о корабле
Но все-таки народ боготворил уже нового вождя, как это всегда бывает, приписывая все грехи прежнему, попирая великие свершения прошлого. В том суть толпы - не видеть далее собственного носа.
- Ты многое что обещал, Солон, но землю так и не разделил!
- Ты долго не был в Греции! - распалялись и науськивали те, кто еще вчера лизал ему пятки.
- Да здравствует Писистрат! Я сам видал, как слуги эвпатридов жестоко били нашего героя! Смерть эвпатридам!
- Смерть сбросившим его с моста!
Что оставалось Солону? Что вообще можно сделать, когда на твоих глазах рушат дело всей жизни? Но он не нашел ничего лучшего, как вновь обратиться к безумному людскому морю, в которое превратилась ныне агора.
- Доверчивость троянцев погубила, когда внесли они ахейского коня в пределы града, и запылала в ночь божественная Троя. Опомнитесь! Вы возвели на пьедестал царя.
Возможно, если б вырвать из сердца Писистрата стремление к господству то был бы лучшим и послушным он из граждан. Но властолюбие съедает.
Вы дали лицемеру дубинки в руки и голову подставили свою.
Все стихло. Демос подался в стороны, и к тому месту, где Солон, стоя на мраморных ступенях, читал морали, протянулись две шеренги крепких, бритых молодых людей с факелами в руках. Пламя бросало на стены домов уродливые тени. Толпа взревела от восторга, но с возвышения мудрец разглядел и таких, кто ужаснулся, спеша скрыться из первых рядов.
По образованному коридору неторопливо шествовал новый кумир и надежда Афин, верный продолжатель реформ - то был Писистрат. За его спиной выстроились дубинщики - городское собрание само выделило будущему тирану вооруженный отряд.
- Так, продолжай? - хищно улыбнулся он, разглядывая храбреца.
- Пока мог, - произнес Солон громко, и каждый его услышал, - я защищал родину и все ее законы. Теперь же я - старик, и ждать мне нечего. Все сказано.
Толпа затаила дыхание. Многочисленные взоры устремились к стратегу. Тот не спешил витийствовать - в Греции любили и прощали мучеников, но мучителей ненавидели. Пауза затянулась...
- Учитель! - неожиданно начал стратег.
Вздох облегчения пронесся над площадью.
Солон вздрогнул: "Да, пройдет немалый срок, прежде чем толпа разочаруется в новом вожде!"
- Учитель! - вновь заговорил Писистрат, - не боги мы, а смертные простые, и всем нам время ошибаться настает.
Ведь, даже Зевс, и тот обманут был коварной Герой, и сам Гипнос тому виной. Обманщики все изгнаны теперь. Я Аттику очистил от обмана.
Останься! Как и ранее, народу послужи прямыми, мудрыми советами.
- Нам надо перемолвиться, Писистрат!
- Изволь. Я весь к твоим речам.
Великолепие тирана, на взгляд простолюдинов, заключалось в той необычной простоте общения, что нередко позволял себе Писистрат. Хотя простота - хуже воровства, его рубленные фразы, которые сопровождались столь же характерным жестом руки, быстро вошли в поговорку. Сам он, будучи стратегом в стольных Афинах, много лет назад лично участвовал в высадке десанта на Саламин и в конфликте с Мегарами. Свирепствовал голод, бедный люд роптал, землевладельцы, опасаясь лишних хлопот и расходов, не желали войны.
Они добились и того, чтобы тема "хлебного" острова не упоминалась бы на агоре под страхом смерти.
- Видать, не зря, Писистрат, читал ты старика Гомера! Как исхитрился обмануть доверчивых сограждан?!
Пожалуй, лишь Гермес такое мог измыслить. Напрасно изранил ты себя, подобно Одиссею, и в реку прыгнул, и требовал, мол, "дайте мне охрану наемные убийцы эвпатридов идут по следу, разделаться с несчастным Писистратом". И что же? Внял народ мольбам, вооруженных провожатых приставил к хитрецу он, оглохнув и ослепнув. И вот, наш доблестный, бесстрашный добрый друг чинит расправу, окружен вниманием.
- О, велико негодование Солона! Не ты ль учил меня: "Для блага родины всего себя отдай!" ? Я следую лишь твоему примеру. Припомни, кто обошел те глупые запреты? По-моему все средства хороши... Не ты ли поднял на агоре вопрос о Саламине? Не тот ли царь Итаки, именем его меня ты попрекал, прикинулся однажды сумасшедшим, чтоб не участвовать в осаде Илиона? Солон явился бесноватым на рыночную площадь, чтоб меньше было спросу, и там речами демос безнаказанно смущал. Каких трудов проступок твой мне стоило замять! На этом, впрочем, лицемер не кончил. Когда, изнемогая от распри долгой пришли к согласию Афины и Мегары, что обратятся к суду они непобедимой Спарты. О, да, Солон! Ты вновь на высоте! Тот трюк с поэмой! Необходимость, благо родины заставили Солона использовать свой стихотворный дар... И не тебе судить, что нравственно - что нет.
Мудрец неожиданно рассмеялся. В молодые годы он не только знал всю "Илиаду" наизусть, а сочинил и дописал в Ликурговом варианте поэмы немало новых мест, что тысячи лет спустя приписывали Гомеру. Заняв пост архонта, он отправил верных людей в Малую Грецию, в Милет и иные города, где они распространили несколько письменных копий солоновской "Илиады" с необходимыми вставками. На разбирательстве, в присутствии посредников-спартанцев, мудрец ловко ссылался на свидетельства гомеровских героев, а по сути цитировал себя - во времена Елены и Менелая Саламин, дескать, принадлежал Афинам.
- И сим достиг ты разрешения спора в нашу пользу!...Очнись, Солон! Смеешься? Вот и хорошо. Я не желал бы ссориться с тобой, - обрадовался Писистрат, - Живу я мыслями уж в "веке золотом". И в стольный город мой должна прийти пора, что без забот о хлебе о насущном любой отыщет дело по душе. И этим положу конец я воровству, жестокости и пьянству.
"Особенно - последнему!"- усмехнулся Солон, но вслух он произнес иное.
- Довольно, о Писистрат. Запомни, что нельзя насильно сделать счастливым человека, идя наперекор его возможностям, желаниям его. И не затем я выслушать просил.
Покуда не сошел в страну теней, где властвуют Аид и Персефона, хочу поведать я историю о острове, ее мне рассказали жрецы Та-Кемта, мудрецы из храма Тота, что в Конобе. По ту, не эту сторону Геракловых столбов лежала Атлантида, и ею правили могучие атланты и воевали с предками эллинов. Всю Ливию держала та страна колонией, и век атлантов назван золотым. В кровавой битве за свободу сошлись ахейские мужи и дети Посейдона, атланты те не славили богов и думали уж состязаться с ними... И вдруг, исчез волшебный остров, он в ночь одну ушел на дно Великого Седого Океана, расколотый трезубцем подводного владыки в наказание.
Я знаю, что среди метеков-изгоев, тех кого толпа бездумно избивает на улицах, кляня в своих несчастьях, когда у нас беда - так вечно инородцы виноваты, и даже в той толпе, найдутся смельчаки, разведать вновь дорогу в Атлантиду. Жрец Тота мне поведал, что за проливом мелко, много ила и даже камни плавают, как древо. В самом Мемфисе хранится свиток, карта..., цифры... Вот копия с него! - Солон вынул из-под плаща плотный блеклый папирус.
