Дэшилл Хэммет - Космопорт, 2014 № 03 (4)
— Но то, что вы делали! Дочка Венгеля, генерал, мадам Рир! И все остальные, и всё, что вы сотворили для них!
Страйит фыркнул при мысли о том, что подлинность его работы измерена произведённым эффектом.
— Таких же результатов, даже куда более впечатляющих результатов, — возразил он, — добивались мастера, чьи методы далеки от идиотизма. Настоящие чудеса вершились в прежние времена почти с каждой вещью, какую только ни представь, и только одно их перечисление будет столь долгим, что оно станет смешным и оскорбительным. Конечно, далеко не у всех сохранилась сверхъестественная сущность, но в нашем мире лишь несколько предметов ни разу не проявляли колдовские свойства.
Он наклонился вперёд, саркастично постукивая пальцем по истрёпанному манускрипту «Чёрная Курочка»:
— Вот, смотри — детский фокус-покус, и его нелепое жульничество известно даже тем, кто пишет эти книги, — но маги с успехом его применяли. Такие ослиные предписания, как «Гримуар Гонория», «Verus Jesuitarum Libellus» и «Praxis Magica Fausti» прекрасно использовались, чтобы нарушать равновесие природных явлений, не так ли? Обычные колдуны совершали чудеса вообще без каких-либо инструментов, верно?
— Да, господин, — коротко ответил Саймон, прижавшись спиной к стене своей веры. — Но вы показывали и то, что не могло бы существовать без истинной магии.
Страйит укрыл лицо в ладонях и снова принялся тереть щёки. За усталой проницательностью его розового лица таилось сожаление — возможно, потому, что теперь он не мог возразить талмиду.
— Верно, Саймон, что-то кроется за всем этим, за всеми нашими забавами, даже за исследованиями ранних каббалистов. Нечто такое, что в давние времена роднило, видимо, познания и откровения, пережитые в святилищах волхвов, — мудрость, мистическая наука о Знании, которое стоит прежде обычных знаний, выше них и за их пределами. Оно не имеет и не должно иметь никакого отношения к нашим дешёвым трюкам и махинациям. Всё это, — он повёл рукой, чтобы указать на комнату, её меблировку, на всё, что происходило или могло произойти в комнате, а также на мир за её стенами, — всё это лишь искажённая тень неясной тени той сущности. И так как подоплёка почти наверняка существует, наши теургические уловки становятся всё более подлыми, чтобы приносить успех.
Быть может, придёт день, и ты, Саймон, сумеешь достичь этой подоплёки. Впрочем, едва ли. Скорей всего, ты только сделаешь попытку, потерпишь неудачу и вернёшься к ловкачеству, в котором ежедневно сейчас упражняешься. Возможно, ты впоследствии предпримешь ещё одну попытку, но и тогда вряд ли что-то получится. И вот после этого ты уже окончательно погрязнешь в плутовстве и обнаружишь, что испытываешь удовлетворение человека, который хорошо выполняет свою работу, какой бы глупой она ни была. Впрочем, не исключена и радость от мыслей о том, как удачно ты выполнил заказ очередного клиента — но это лишь в редкие светлые дни. А во все остальные ты будешь ощущать только вкус власти над немногими нашими Процелами и Хаагенти, откроешь приятные стороны своего романтичного и даже важного места в собственном мирке. Умные люди нечасто будут пользоваться твоими услугами, это верно. Им известно, что твоя работа одинаково бесплодна в обоих случаях — и когда имеет успех, и когда завершается неудачей. Но тебе это не причинит беспокойства: в твоём мирке умных обитателей не будет.
У тебя разовьётся сноровка, появится профессиональная гордость за свои умения, а деньги потекут рекой. Вскоре ты доживёшь до зрелых лет, затем так же быстро состаришься. Иногда по ночам тебя будут терзать мысли об истинной магии, которой ты подражаешь своим мошенничеством, но, наконец, твой разум помрачится от соблюдения постов, от погружения в символы и формулы, и от других составляющих твоего ремесла. Ты станешь — я надеюсь — простодушным колдуном с детским самолюбием и верой в то, что приносишь пользу.
— Да, господин, — лицо талмида озарилось безмятежно-радостной улыбкой. — Ну и пусть, мне хватит и половины того, что умеете вы!
Во взгляде Страйита читалась странная смесь жалости, весёлого презрения и некоторого удовольствия от комплимента. Маг хмыкнул, закрывая вопрос, обсудить который в должной мере так и не получилось, и вернулся к текущим делам:
— Я не стану использовать Раума по заказу Баклипа, хотя для первого дела Раум пришёлся бы как нельзя кстати. Но если я могу вызвать одного демона для обоих клиентов, то нет никакой нужды поститься ещё девять дней. И вот кто нам сейчас потребуется: тот, кто читает мысли и служит посредником — первому, а второму — тот, кто способен разжигать любовь. Вполне сгодился бы Вуал, верблюд, если бы не его упрямое стремление говорить по-египетски — как по мне, это чертовски сложный язык. Думаю, лучше выбрать Данталиана, тем более что утро обещает быть ясным.
Пока он говорил, мальчик продолжал полировать кольцо Раума.
— Отложи-ка это, сынок, и возьмись за кольцо Данталиана. Оно в шкафу, на верхней полке — медное кольцо, где на печати размашистый рисунок из крестов и кружочков.
Занималась утренняя заря — ясная, как и предсказал маг, — когда он, белый и величественный в льняном колпаке и мантии, перехваченной широким кожаным поясом с Именами, вошёл в комнату, где его ждали помощники в надлежащих одеждах. В ответ на пожелание доброго утра они лишь кивнули: говорить до завершения действа им запрещалось. На открытых западных окнах уже не было бархатных занавесей, и четыре свечи на столе — красная, белая, зелёная и зеленовато-чёрная — стояли возле шёлкового свёртка, в котором находились инструменты Искусства.
Увидев, что всё готово, Страйит вычертил на белом полу, ещё влажном от люстральной воды, огромный круг, а внутри него — другой, поменьше. В пространстве между окружностями он под напевное бормотание скопировал Имена со своего пояса, причём обратил их на запад и перемежил астрологическими знаками Солнца, Луны, Марса, Меркурия, Юпитера, Венеры и Сатурна. Во внутренний круг маг вписал квадрат, а между сторонами квадрата и окружностью втиснул четыре пятиконечные звезды. В каждую из них поместил букву Тау и внёс другие буквы в предназначенные им места. Рядом с кругом Страйит повторно изобразил астрологические знаки и четыре пентаграммы с Тау, а между лучами этих звёзд написал слоги Имени Tetragrammaton. В последнюю очередь он начертил треугольник, частично лежавший на западной стороне круга, частично выходивший за его пределы.
Всё это время горло Страйита издавало угнетающе-низкое гудение, которое словно бы тяжко нависало над магом, поэтому когда он закончил своё мистическое зодчество и перешёл к столу, чтобы развернуть шёлковый свёрток, атмосфера в комнате сгустилась, препятствуя всякому движению. Талмид, медленно переступая, с трудом внёс в начерченный треугольник жаровню со свежим древесным углём, а немой мальчик, устанавливая свечи в звёздах за пределами круга, действовал так неловко и неуклюже, как будто его рукам требовалась помощь зрения, чтобы определить, держат они свечи или нет. Едва загорелись свечи и уголь в жаровне, Страйит взял со стола ореховый жезл с вырезанным тетраграмматоном, а также внушительных размеров меч с надписью «Elohim Gibor», и шагнул в круг. Позади заклинателя встали на колени Саймон и мальчик, при этом каждый из них держал менее весомый меч с менее весомой надписью — «Panoraim Heamesin» и «Gamorin Debalin».
