Михаил Савеличев - Меланхолия
- Вот так оно и бывает, - с поддельным сочувствием говорит паршивец. - Стоит нарушить основное правило и тебя прижигают паяльником.
Старик молчит. От удара он скрючился, как-то очень ловко прилег щекой на покосившийся капот и теперь разглядывал бездонную синь в просвете леса. Он готов заплакать от обиды, и мальчишка с интересом изучает крупные капли на пористой и небритой щеке, обращенной к небу, подсчитывая в уме денежки, причитающиеся ему, но старик - бывалый наездник, отступать после сокрушительного поражения ему не привыкать.
Я отворачиваюсь, чтобы не видеть такого безобразия. Тони на них нет, думается вяло. Одинокая мыслишка, пришедшая на погост разума умирать. Вялая, слабая, безобразная, но моя. И зачем я их стравил? Ведь отлично представляю, во что вырождается подобная авантюра. Вы-рож-да-ет-ся. Слишком длинное слово. Запретное. Но секунды выпадения в непривычно одинокое состояние иссякают и за спиной вновь начинается надоедливое бормотание. Что-то о правилах, что-то о послушании, автобусах и рвоте (блевотине, если говорить точнее, - паршивец славится образными словечками).
И вот машина все-таки появляется. Внезапно, ниоткуда, продавливая смутное марево над блистающим шоссе, медленно выползая из одного ведомого ей небытия таинственной реальности красной и хищной мордой богатства, состоятельности, уверенности и наплевательства на все условности света. Материализуется с потусторонним ревом невидимых адских созданий, пристально вглядываясь в нас разнокалиберными светящимися глазами чего-то противотуманного.
- Вау-у-у! Крутая тачка! - восторгается паршивец.
- Не остановится, - хмуро констатирует старик и я представляю его выражение лица - холодное и брезгливое, как очередная сигарета под осенним дождем. В этих делах он спец - можно почти не сомневаться, что раскаленный "Мустанг Кобра" промчится мимо, обдав шоу уродов брызгами из мелких луж, специально по такому делу скопившихся у меня под ногами.
- Не остановит, - внезапно соглашается мальчишка. - Я знаю таких б... - затрещина прерывает сползание в арго сточных канав. Нравственность блюдется строго. И устанавливается незамедлительно. Машина перестает меня интересовать как объект потенциального передвижения, но как произведение искусства она гипнотизирует, притягивает, есть в ней нечто обнадеживающее, здоровое. Словно улыбчивый взгляд беспросветного "синего чулка".
Я не теряю надежды, что из того же невидимого мне источника вывалится что-то более скромное, приземленное, по-фермерски заляпанное бурой грязью, можно даже с унылым бычком в кузове, поэтому рука все так же преграждает чью-то возможную тягу к миролюбивому сосуществованию и взаимопомощи до тех самых пор, когда вызывающая красотка подкатывает к моим коленям и шаловливо шлепает влажным стеклом по инстинктивно раскрытой ладони.
- Вау-у-у! - шепотом завывает малыш. - Вот это да...
- Леди, - предупреждает его дальнейшие эмоциональные попытки описать видение старик. - Настоящая леди.
Я прячу руку в карман и чувствую блаженное тепло мягкой ткани подклада. Подцепит она нас или не подцепит, но в утомительном стоянии с протянутой рукой на манер железнодорожного шлагбаума наступил перерыв. Возможно, это и леди, старику виднее с его опытом мустанговодства, но мне ничего особенно примечательного в глаза не бросается. Платок, темные очки и пальцы с черными, лакированными ногтями. Она даже не смотрит на меня, потому что я не чувствую обычно неутного и липкого касания. Пальцы слегка шевелятся, но не от нетерпения, а вернее от того же облегчения после долгой и надоедливой работы. Бледное лицо остается спокойным и не гримасничает. Очень достойная леди, как сказал бы старик.
- Очень достойная леди, - подтверждает старик.
- Ты же сказал, что она нас не возьмет? - встревает маленький паршивец, хотя по всем правилам ему полагается заткнуться.
- Тише, - цедит старик. Он даже притушил "вонючку".
Дверь "мустанга" (Special Vehicle Team, ограниченная серия, силовой агрегат V-8 объемом 4,6 литра, мощностью 390 лошадиных сил, стальная рама с подвеской IRS и 55 к 45 развесовкой по осям, разгон до 100 километров за 5,5 секунд) открывается, под поток холодного ветра подставляются ноги в черных чулках и черных туфлях на высоких каблуках, знакомая уже рука перехватывает верх стекла и мне видится легкий пар выпархивающей из-под пальцев дождевой мороси. Щелкает металлическая застежка и над дамочкой раскрывается опять же черное, водонепроницаемое чудо - большой зонт, отрезающей ее от безоблачного неба. Дверца захлопывается резким движением, но автоматика не позволяет металлическим поверхностям состоятельности и вычурного достоинства соприкоснуться с шумом банального холодильника - машина запечатывается тихо и надежно.
- А-ап, - старик защелкивает пасть. Пасть паршивца надежно закрыта костистой ладонью с прокуренными пальцами.
Дамочка пока не поворачивается в мою сторону и разглядывает лес сквозь очки. Ветер шевелит коротенький лакированный плащик, открывая еще более коротенькое платье из разряда тех, которые обзывают маленькими - обтягивающее чудо, едва прикрывающее ажурные резинки чулок. Но во всем этом скульптурном изваянии не чуется ни капли вульгарности или соблазнения. В таком одеянии вполне пристойно явиться и на свадьбу, и на похороны, и на урок.
Откуда-то извлекается черная сигарета с серебряным фильтром, сверкает зажигалка и ненакрашенные губы выпускают меланхоличный дымок.
- Подвезти, - кивает она в сторону распластанного "мастодонта". Именно так - без вопроса, в утвердительной форме. Готов поклясться, что там было пара ноток сочувствия. Уроды терпеливо молчат, а я складываю по возможности вежливую фразу о том, что да, неплохо бы, конечно же... Почему-то словесный конструктор выбрасывает таких косноязычных уродцев, что мне стыдно их произносить.
- Как вас так угораздило? - не дожидается она моего ответа. Может быть, она его и не ждала. Снова кивает на "мастодонта". Я впадаю в ступор. Неприятное чувство черной бездны, отрезавшей последние несколько часов. Старик и паршивец обязательно что-нибудь подсказали бы, но им положено теперь молчать. Дамочка - не крючколов какой-нибудь, старик сам это признал. Несмотря на его профессию и значок почетного оператора, в нем еще живет странное уважение к подобным созданиям. Он чует, где у него нет шансов.
Пауза становится утомительной и я эхом отзываюсь:
- Угораздило.
Наконец она смотрит на меня, но я опять не чувствую привычной уже жути оценивающего касания, презрительного калькулятора мнений, извлекаемых из обыденных стервозных разговоров. Очень достойная дамочка. Почти как Тони.
