Святослав Минков - Асфальт
Километровые каменные столбы по обочинам полотна уходили один за другим назад, поезд прошел равнину и загрохотал между высокими скалами и шумящими водопадами. Но переселенцы продолжали дремать и не обращали внимания на красивые виды. Около полудня проснулись они с покрасневшими глазами и бросили безучастный взгляд в окно. Потом супруга, как старая ленивая тигрица, раскрыла рот в широком зевке и с бесконечным умилением посмотрела на своего супруга. Он сразу понял значение этой умиленности, снял корзину с багажной полки и достал лежавший на самом верху большой пакет, завернутый в газету. Долго ели они жареные котлеты, брынзу и галеты на масле, пили лимонад на одной пустынной станции, потом снова начинали дремать, снова просыпались и снова так же сладко закусывали.
Поздно вечером поезд приблизился ж столице. Вдали замигали тысячи огней, большой город выплыл из мрака трепещущей жаровней. Пассажиры задвигались и засуетились около своего багажа. Переселенцы также приготовились - смущенные, испуганные и все же преисполненные твердого решения бороться с любым из носильщиков, который осмелился бы посягнуть и взять их багаж. Женщина крепко обхватила рукой легкий таинственный предмет, а мужчина держал бутыль и корзину.
Когда они вышли на перрон, какой-то невнимательный пассажир грубо задел таинственный предмет в руке супруги и разорвал его бумажную упаковку. Пассажир был рассеян и ничего не заметил, но люди вокруг увидели, как из-под разорванной бумаги показалось чучело сокола с распростертыми крыльями и стеклянными глазами.
* * *
Громадное серое здание находилось на одной из шумных улиц города. С утра до вечера стены и стекла окон дрожали от беспрерывного грохота проезжающих грузовиков, омнибусов, трамваев, грузовых телег и мотоциклов. В этом мрачном доме с расшатанными ветром антеннами на крыше было несколько входов, в которые во всякое время дня и ночи входили и выходили разные люди. Никто не мог сказать, сколько душ живет в нем, но каждый чувствовал, что за стенами его бьется сердце многоликой жизни. Здесь постоянно расклеивались некрологи и висели объявления о сдаче внаем комнат, перепродавались квартиры, рождались новые человечески? существа, вспыхивали семейные раздоры, пломбировались зубы, шились дамские платья, шептались любовные признания. И каждое из этих событий разыгрывалось уединенно за дверями отдельных квартир, проходило почти незаметно для посторонних обитателей, оставляя после себя лишь неясную молву. В этом пестром общежитии люди были чужды друг другу, встречались и расходились на лестницах, как в гостинице, таили какую-то злобу друг к другу и выискивали малейший повод, чтобы поругаться со своими соседями.
Когда двое учителей-пенсионеров появились в громадном здании, обитатели других этажей встретили их с настоящей враждебностью. Они смотрели на них насмешливо, подтрунивали над их провинциальной внешностью, презрительно говорили об их простых пожитках. Одна пожилая дама с ехидно поджатыми губами, большим зобом и золотым крестиком на толстой шее даже проникла в еще не обставленную квартиру и прямо спросила хозяев, нет ли в их багаже клопов и тараканов, потому что эта пакость размножается с невероятной быстротой и может заполонить весь дом. С присущей им наивностью люди из городка объясняли самым чистосердечным образом, что бог миловал их от такой напасти. Зобастая дама, видимо, успокоилась, но, наконец, как-то недоверчиво вздохнула и ушла с гордо поднятой головой.
Так зажили пришельцы в большом городе, одинокие и никому не нужные, глотая обиды и стараясь привыкнуть к новой действительности. Они устроились в двух комнатах и гостиной, точно так же, как когда-то были устроены и в провинции. В спальне у них блестели две кровати с лунными пейзажами на спинках, в гостиной на прежнем месте стояло пыльное чучело сокола с ощипанными перьями. Однако это воскрешенное царство прежних интимных будней не глохло в знакомой идиллической тишияе, оно словно было перенесено на борт гигантского корабля, о чьи стены непрестанно разбивались свирепые и дико ревущие волны. Здесь супруги поставили коекакую новую мебель, которая явилась как непрошенные гости среди остальной обстановки. И в поздние ночные часы, когда на короткое время наступало безмолвие, эта мебель, купленная в шумном городе и сама склеенная из каких-то шумящих частиц, трещала и лопалась, ненавистно шипела и насмехалась так же, как люди, над молчаливой ветхой обстановкой.
Вначале супруги почти не оставались дома. Целыми днями ходили они бесцельно по шумным многолюдным улицам, робко двигались среди толпы прохожих, останавливались перед витринами или самым неожиданным образом заходили в какую-нибудь молочную покушать пирожков. Для них столица все еще представляла заманчивую загадку и скрывала в своих асфальтовых недрах какое-то тайное очарование, несмотря на холодную неприветливость, которая обдавала их на каждом шагу. Сами того не сознавая, переселенцы пытались войти в кипучую, головокружительную и незнакомую жизнь, чтобы смешаться с другими людьми и слить свое бытие с их существованием. Но ни на площадях, ни на широких улицах и бульварах, ни даже в парках, где играли толпы детей, супруги не могли найти соприкосновения между собой и окружающим миром и почувствовать хотя бы малейшую близость между ним и собой. И все такие же одинокие, подавленные и разбитые усталостью они возвращались вечером в громадный дом, поднимались по высокой каменной лестнице на пятый этаж и скрывались в своей квартире. Однако едва они переступали порог, как какой-то радиоприемник за стеной встречал их своим таинственным голосом и потом долго выл им в уши, как гиена.
* * *
Зобастая дама жила во втором этаже того же флигеля, где поселились люди из городка. После смерти мужа, отставного восьмидесятилетнего генерала, который был похоронен с музыкой и отпет архиереями, она продала какому-то богатому предпринимателю двухэтажный дом с большим садом, и этот новый владелец снес генеральский дом и построил на его месте громадное серое здание. От продажи имущества опечаленная вдова получила деньги и четыре квартиры в новом доме. Одну из них она заняла сама, другую сдавала, а третью и четвертую уступила сыну и замужней дочери. Так - худо ли, хорошо ли разделив наследство, вдова, несмотря на то, что все это произошло десять лет тому назад, продолжала жить с чувством, что она сама является собственницей и полновластной хозяйкой всего многоэтажного строения, потому что когда-то ее дом находился на том же самом месте. Одержимая этой неизлечимой манией, она терроризировала всех обитателей большого дома, считая их чуть ли не захватчиками, незаконно вторгшимися в ее владение, ругала прислугу с других этажей, подстерегала на лестнице, кто проходил и куда шел, и постоянно грозила привратнику увольнением. Генеральша жила одна с прислугой, девочкой-подростком, и почти не видалась со своим сыном и дочерью. Они жили сами по себе в разных местах столицы, сдавали свои квартиры внаем и навещали мать только по большим праздникам.
