Георгий Гуревич - Инфра Дракона
Эти слова вы можете найти в послесловии к 1 тому «Мемуаров». И там сказано еще:
«Мне выпало счастье родиться на заре эпохи Великих космических открытий. Мои младенческие годы совпали с младенчеством астронавтики. Луна была покорена людьми прежде, чем я вырос. Молодым человеком я мечтал о встрече с Венерой, зрелым — о Юпитере, стариком — о старце Нептуне. Техника осуществила эти мои мечты. Меньше чем за столетие, за время моей жизни скорости выросли от 8 до 800 км/сек. Владения человечества расширились неимоверно. В середине прошлого века — одна планета, шар с радиусом в 6300 км, сейчас сфера, радиус которой 4 миллиарда километров. Мы стали сильнее и умнее, обогатили физику, астрономию, геологию, биологию, сравнивая наш мир с чужим. И только одна мечта не исполнилась: мы не встретили братьев по разуму. Мы не устали, но дальше идти сейчас невозможно. Мы уже дошли до границ Солнечной системы, посетили все планеты, впереди межзвездное пространство. Пройдено 4 световых часа, а до ближайшей звезды — 4 световых года. Есть скорость 800 км/сек., нужно в сотни раз больше. К другим солнцам, очевидно, мы двинемся не скоро, некоторые говорят — никогда. Фотонная ракета и прочие, еще более смелые проекты пока остаются проектами. Эпоха космических открытий прервана, вероятно, на 3–4 века».
Люди шли в космос с разными целями. Меня, например, как инженера, тянуло туда на стройку невиданного планетного масштаба. А Павел Чарушин надеялся отыскать братьев по разуму. С надеждой на встречу мчался он открывать новые миры. И вот тупик. Открывать больше нечего, а стать космическим извозчиком не хочется. Покой, почет, внуки, мемуары, дача… И так бы и кончил он свою жизнь на запасном пути, если бы не неожиданная мысль о возможных инфрасолнцах, пришедшая мне в голову.
В сущности сам он в какой–то мере подсказал мне идею: очень уж не хотелось ему мириться с тем, что дальше лететь некуда.
Как я рассуждал?
До границ Солнечной системы — четыре световых часа, до ближайшей звезды — четыре световых года. Неимоверный океан пустоты. Но есть ли уверенность, что там сплошная пустота? Мы знаем только, что ярких звезд там нет, они были бы видны. Но может быть есть не яркие, или темные тела? Может быть наши небесные карты подобно земным генеральным отмечают только звезды–столицы и упускают звезды–деревеньки.
Возьмем для примера сферу диаметром в 15 световых лет. В ней окажутся четыре солнца — наше Солнце, Альфа Центавра, Сириус и Процион. Можно считать и семь солнц, потому что кроме нашего все прочие — двойные звезды.
Но в том же пространстве несколько десятков слабых тусклых звезд — красных карликов, субкарликов, белых карликов. Это близкие звезды, но почти все они не видны невооруженным глазом и только в 20 веке ^лъ узнали, что они близки к нам.
Итак, единицы видны глазом, десятки доступны телескопам. Нет ли в том же пространстве сотен небесных тел, не замеченных телескопом? Ведь так трудно среди миллиарда известных нам слабых звезд, отыскать сотню маленьких и близких!
И температуры подсказывали тот же вывод.
В мире звезд правило такое: чем больше звезда, тем она горячее; чем меньше, тем холоднее. Красные карлики меньше Солнца раз в десять, температура у них — 2–3 тысячи градусов. Предположим, что есть тела раз в десять меньше красных карликов. Какая у них температура? Вероятно 1000, 600, 300, 100 градусов. Светимость у более крупных — ничтожная, у прочих — никакая. При температуре ниже 600 градусов тела посылают только невидимые инфракрасные лучи. Невидимые, густо–черные солнца! И среди них особенно интересные для нас с температурой поверхности плюс 30 градусов — темные, но теплые планеты с подогревом изнутри.
Почему их не нашли до сих пор? Отчасти потому, что не искали, отчасти потому, что найти их очень трудно. А темные планеты вообще, сидя на Земле, увидеть нельзя. Ведь наша Земля сама излучает инфракрасный свет, мы живем в море инфракрасного пламени. Разве можно, живя в пламени, заметить свет далекой звездочки?
С трепетом излагал я все эти соображения Павлу Александровичу. Уголком глаза я следил, как сходит с лица старика снисходительная улыбка, как сдвигаются мохнатые брови. А я — то думал, что так логично рассуждаю. Неужели есть непредвиденное возражение? Скомкал кое–как конец, жду разгрома.
— А ведь это любопытно, Радий, — сказал он. — Планета с подогревом изнутри, мир навыворот. И все не так, как у нас. Жизнь есть там, как ты думаешь? Растений быть не может, конечно, если света нет. А животные? Иа Земле животные во тьме имеются — ив пещерах и в глубинах океана. Вообще животный мир древнее растительности. А высшие формы? Могут высшие формы возникнуть в вечной тьме?
И вдруг, расхохотавшись, хлопнул меня по плечу:
— Может мы с тобой еще двинем в космос, Радий? Ты как, полетишь отыскивать свои инфры?
— А вы, Павел Александрович?
Он обиделся, поняв вопрос по–своему:
— А что? Я не так стар еще. Мне восьмидесяти еще нет. А по статистике у нас средний возраст девяносто два с половиной,
***Я сам был удивлен, когда полгода спустя Центральная Лунная обсерватория сообщила об открытии первой инфры.
Не будь Павла Александровича, все это произошло бы много позднее. Но он забросил все свои дела и развлечения. Из оранжереи выкинул роскошные цветы, устроил там мастерскую. Мемуары оборвались на, полуслове. Электронная стенографистка писала только письма в научные и общественные организации, старым друзьям–космачам, товарищам, ученикам, на Луну, на Марс, на Юнону, на Ио, на космические корабли дальнего плавания — с убедительной, настоятельной и горячей просьбой организовать поиски черных солнц.
Я восхищался энергией старика. Казалось, он только и ждал сигнала, сидя у себя на даче… Возможно, на самом деле ждал. И вот явилась цель — неоткрытые миры: можно мчаться в космос, искать, открывать.
Инфры нашлись в созвездии Лиры Стрельца, Малой Медведицы, Змееносца, Тукана, Телескопа… А самая близкая и самая интересная для нас в созвездии Дракона. Температура поверхности ее была плюс десять градусов. А расстояние до нее «всего лишь» семь световых суток. «Всего лишь» в сорок раз дальше, чем до Нептуна. Межпланетная ракета могла покрыть это расстояние за четырнадцать лет. И год спустя эта ракета вылетела. А в ней Варенцовы, Юлдашевы и мы с Павлом Александровичем. Я‑то знаю, каких трудов стоило старику убедить, чтобы его и меня включили в команду. Его из–за возраста, меня — по молодости и неопытности.
***Первые дни полета были, словно первая экскурсия в Москву: захватывающе интересно и все наизусть знакомо. Сто раз читано, сто раз видено в кино.
