Лион де Камп - Экзальтированный
– Что? Какая еще гигантская мышь?
– Доктор Форд методом ортогональной мутации вывел трехсотфунтовую мышь. Правда, ему пришлось изменить ее морфологические характеристики...
– Ее что?
– Проще говоря, внешность. Пришлось переделать ее так, чтобы мышь смогла жить...
– Где? Где она?
– В лабораториях Осборна. Если... – Но Брюс Инглхарт уже мчался к холму, где стояли здания научного городка. – Раз войны нет, – продолжил Мэтьюэн, – а Нью-Хевен продолжает оставаться таким же скучным городом, каким он был всегда, то им, как мне кажется, приходится являться за новостями к нам. Пойдем, Джонни. С возрастом я стал болтлив.
Пробегавшая мимо собака, завидев Джонни, едва не сошла с ума от лая и воя. Джонни не обратил на нее внимания. Они вошли в Вудбридж Холл.
Доктор Уэнделл Кук, президент Йельского университета, принял Мэтьюэна сразу. Не допущенный в святую святых Джонни подошел к секретарше президента. Он встал и положил лапы ей на стол. Потом состроил ей глазки – вы должны сами увидеть строящего глазки медведя, чтобы понять, как он это делает – и спросил:
– Как насчет того шамого, милошка?
Мисс Прескотт, в которой с первого взгляда можно было распознать старую деву из Бостона, улыбнулась ему в ответ.
– Конечно, Джонни. Подожди немного. – Она закончила печатать письмо, выдвинула ящик стола и достала томик Хехта «Фантазиус Малларе», который протянула Джонни.
Тот улегся на полу, поправил очки и начал читать.
Через некоторое время он посмотрел на нее и сказал:
– Мишш Прешкот, я прошитал уше половину, но до ших порр не пойму, пошему эту вешь шшитают непррилишной. Не могли бы вы дать мне НАШТОЯШУЮ книгу?
– Да в самом деле, Джонни, ты же знаешь, что у меня здесь не порнографическая лавочка. Многие люди находят и это достаточно сильным.
Джонни вздохнул.
– Людей вошбушдают такие шмешные вешши...
Тем временем Мэтьюэн уединился вместе с Куком и Далримплом на одной из бесконечных и ничего не решающих конференций. Р. Хэнсон Далримпл, собиравшийся сделать университету пожертвование, был похож на статую, которую скульптор так и не удосужился окончательно отделать. Единственной эмоцией, которую допускал на свое лицо стальной председатель, была ехидная и таинственная улыбка. У Кука и Мэтьюэна было такое чувство, что он водит их как рыб, пойманных на поводок из банкнот Федерального Резерва США. Дело было вовсе не в нежелании расставаться с презренными деньгами, а в том, что он наслаждался ощущением власти над университетскими умниками. Современные же реалисты не должны выходить из себя и советовать Крезу, как поступать с его богатством. Надо говорить: «Да, мистер Далримпл. Конечно, это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО великолепное предложение, мистер Далримпл! И как это мы сами до него не додумались?». Кук и Мэтьюэн уже давно и умело играли в подобные игры. Мэтьюэн, хотя и считал Уэнделла Кука надутым ослом, восхищался его способностями по части вытягивания пожертвований. В конце концов, разве не был Йельский университет назван именем удалившегося от дел купца, что пожертвовал на его основание 562 фунта и 12 шиллингов?
– Послушайте, доктор Кук, – предложил Далримпл, – а почему бы вам для перемены обстановки не сходить со мной на ленч к «Тафту»? И вам тоже, профессор Мэтьюэн.
Академики пробормотали о своей признательности за приглашение и натянули галоши. Выходя из приемной, Далримпл остановился и почесал Джонни за ушами. Джонни отложил книгу так, чтобы не было видно названия на обложке, и еде удержался, чтобы не цапнуть стального человека за руку. Далримпл был просто в хорошем настроении, но Джонни не любил людей, позволявших по отношению к нему подобные вольности.
Чуть позднее три человека и медведь шли вниз по Колледж Стрит. Время от времени Кук останавливался, и не обращая внимания на моросящий дождик, заученными жестами указывал на один из элементов невообразимого суфле из гергианской и псевдоготической архитектуры и что-то рассказывал и пояснял. Далримпл лишь слегка улыбался ничего не выражающей улыбкой.
Семенивший сзади Джонни первым заметил, что проходящие мимо студенты замирают на месте и смотрят на ноги президента. Слово «ноги» теперь следовало понимать буквально, потому что галоши Кука быстро превращались в пару огромных голых розовых ступней.
Сам Кук не подозревал об этом, пока не собралась довольно большая толпа, от которой доносились те звуки, что издает человек, тщетно пытающийся не рассмеяться. К тому времени, когда Кук проследовал за их взглядами и посмотрел вниз, метаморфоза завершилась. То, что он оказался потрясен, было естественно – ноги действительно выглядели потрясающе. Постепенно его лицо стало соперничать в окраске с галошами, внося живописный мазок в унылый серый ландшафт.
Р. Хэнсом Далримпл на мгновение потерял свою невозмутимость, а последовавшие за этим вопли отнюдь не уменьшили опасность приближающегося апоплексического удара. Кук наконец очнулся и стянул с ног галоши. Осмотр показал, что ступни на них были нарисованы и замазаны сверху сажей, которую постепенно смыл дождь.
Уэнделл Кук продолжил свой путь к отелю «Тафт» в угрюмом молчании. Предательские галоши он держал кончиками пальцев, как нечто грязное и отвратительное и гадал о том, кто мог подложить ему такую свинью. Уже несколько дней ни один студент не заходил в его офис, но их пронырливость никогда не следует недооценивать. Он заметил, что Айра Мэтьюэн носит галоши того же размера и фасона, но отбросил возникшее подозрение раньше, чем оно сформировалось. Несомненно, Мэтьюэн не стал бы откалывать такие шуточки в присутствии Далримпла, раз ему предстоит возглавить факультет биофизики, когда – если – Далримпл разродится своим пожертвованием.
Следующим человеком, начавшим подозревать, что в кампусе стали возникать необъяснимые странности, оказался Джон Дьюган, один из двух полицейских университетского городка – то самый, что высокий и тощий. Он проходил мимо церкви, направляясь в свою комнатушку в Фелпс Тауэре, и тут в его ухе раздался уверенный тонкий голосок, который пропищал: «Берегись, Джон Дьюган! Скоро тебя постигнет кара за твои грехи!».
Дьюган подскочил и огляделся. Голосок повторил ту же фразу. В пределах пятидесяти футов от Дьюгана никого не было. Более того, он не мог припомнить, что совершал в последнее время какие-то серьезные грехи. По улице шли лишь несколько студентов и профессор Мэтьюэн со своим ученым медведем, который, как обычно, ковылял за профессором, поэтому Джону Дьюгану осталось подозревать лишь собственный рассудок.
Р. Хэнсом Далримпл был немного удивлен той мрачной откровенностью, с которой профессора отодвинули тарелки с порциями роскошного обеда. Он знал, что они вечно испытывают то легкое чувство голода, что знакомо всем, кто вынужден питаться в столовой колледжа. Многие подозревали существование тайной организации поваров, целью которой было не допустить, чтобы ясность мыслей студентов и преподавателей оказалась нарушена перееданием, но знали также, что и в большинстве других колледжей условия были почти такими же.
