Григорий Адамов - Авария
станции Баржо из 1 кубометра морской воды при температуре плюс 2° и при температуре воздуха минус 22°, соответствует энергии, получаемой при падении 1 кубометра воды с высоты в 1 200 метров. Для использования такого колоссального напора воды нужно было бы построить огромные, тяжелые и, конечно, дорогие сооружения, а мы обходимся легкими, дешевыми станциями. По подсчетам выходит, что стоимость электроэнергии на станциях Баржо обходится в 5–8 раз дешевле, чем на гидростанциях. Но так как электроэнергия нужна, конечно, круглый год, то приходится на время лет него перерыва добывать ее иными путями.
В тех местностях, где имеются реки, строятся гидростанции. Зимой реки глубоко промерзают, — значит, гидростанции работают как раз в те месяцы, когда «ледовые» электростанции должны прекратить работу.
С нами сотрудничает гидростанция мощностью в 100 тысяч лошадиных сил, сооруженная в трехстах километрах к востоку от нас, на реке Пясине. На Пясинской станции работает инженер Кечмаев, земляк и сородич Жени Ляпуновой. Ему сейчас уже лет за сорок. Он был одним из первых тунгусов, приехавших в Ленинград и поступивших в школу, а потом и в Университет северных народностей. Это очень талантливый инженер, который нигде не хочет жить и работать, только в своей родной тундре.
Однажды Кечмаев захотел проведать Женю, которая только что приехала на нашу станцию. Дело было в конце зимы. Гидростанция Кечмаева не работала. Там шел
обычный зимний ремонт оборудования. Свободный от дел, Кечмаев решил совершить прогулку к нам. Утром он сговорился с Женей по радио, что к пятнадцати-шестнадцати часам будет у нас.
Женя разговаривала с ним из своей лаборатории, которая находилась в конце галлереи, над турбинным залом. Близкий приезд Кечмаева так обрадовал ее, что она не могла выдержать, чтобы сейчас же не поделиться своей радостью с кем-нибудь из нас.
Они не виделись уже года три, и бурная радость Жени искала выхода. Она быстро закончила свой обычный ежедневный анализ образцов морской воды, бутана, холодильного гидрата, прибрала пробирки, колбы, реактивы и, скинув халат, выбежала на галлерею.
Хотя прошло уже больше месяца со дня ее приезда, она все еще не вполне свыклась со станцией. Я не раз наблюдал, как, выходя из лаборатории, она останавливалась, восхищенная картиной, которая развертывалась перед ней.
Действительно, на свежего человека станция производила большое впечатление. Представьте себе огромный двухсветный зал длиной около двухсот метров. Стены его почти сплошь стеклянные. Если смотреть с галлереи, глубоко внизу видны прильнувшие к полу два ряда черных горбатых турбогенераторов. Их семьдесят пять штук, каждый мощностью две тысячи киловатт. Они похожи на стадо гигантских черепах, издающих непрерывное гудение. И каждая из них как будто держится на привязи кем-то там, под потолком, куда протянулись изогнутые, светло-серые трубы. Наверху каждые четыре трубы сходятся, сливаются в одну и колоннами проходят сквозь потолок.
Эти трубы отводят из турбин в конденсатор отработавший пар бутана. В конденсаторе пар сжижается, чтобы потом вернуться опять в котел-испаритель.
В зале черные горбатые существа живут своей жизнью. Изредка по среднему проходу, как по проспекту, бесшумно проносится электрокар с человеком на площадке.
Первые дни Женя подолгу простаивала, очарованная этой ритмической скрытно-напряженной жизнью зала. И сейчас она на минуту задержалась, любуясь все еще волнующей ее картиной.
И сейчас она на минуту задержалась…
Потом она побежала к непрерывному лифту, и через несколько минут ее маленькая фигурка промчалась на электрокаре через весь зал и появилась под выходной аркой. Тут она встретила меня с Бойцовым. В качестве главного инженера станции я в то время замещал отсутствующего директора, а Корней Бойцов был нашим электриком, подводником и ледовиком. Почти все внешние сооружения были в его ведении: ледовые каналы, транспортеры, подводящая воду труба. Теперь мы шли с Бойцовым на обычную утреннюю проверку работы испарителя и, еще издали увидев, как Женя вышла из лаборатории, поджидали ее. Присоединившись к нам, она немедленно сообщила о госте. Это известие нас очень обрадовало. Нельзя сказать, чтобы на своей уединенной станции мы были очень избалованы посетителями.
Правда, наши телевизоры приносили нам кусочки жизни всей страны и всего мира. Мы регулярно слушали и видели московские, парижские, нью-йоркские концерты, лекции, театральные спектакли, с'езды, доклады, разговаривали с далекими родными и друзьями. Но живые, теплые люди редко заглядывали к нам.
Пока мы спускались в нижний этаж, где помещался испаритель, Женя успела уже вцепиться в Корней Бойцова, подшучивала и дразнила его. Добродушный Корней отшучивался, но это ему плохо удавалось. Он больше сопел, улыбался и ласково поглядывал на миловидное лицо Жени с характерным, почти четырехугольным лбом.
В испарительном отделении было безлюдно и тихо. Оно тянулось под всем турбинным залом, и каждому ряду турбин наверху здесь соответствовал длинный стопятидесяти-метровый бетонный ящик, высотой от пола почти до потолка. Эти бетонные ящики и были испарителями, В них подавалась через трубу морская вода и жидкий бутан из конденсатора. В этих бетонных «котлах» бутан, смешиваясь с «теплой» водой, замораживал ее в ледяную крупу, а сам превращался в пар. Сквозь семьдесят пять коротких вертикальных труб пар бутана врывался в турбины, заставлял их вращаться и вращать свои генераторы.
На темно-зеленых бетонных стенах испарителей, покрытых слоем блестящей, как будто лакированной, пластмассы, были помещены различные измерительные и контрольные приборы. Они следили за равномерностью подачи воды и бутана, за их состоянием и качеством, за упругостью и давлением паров бутана, за своевременным и полным удалением льда из испарителя. Все показания этих приборов автоматически, но проводам, передавались в лабораторию Жени и в комнату дежурного инженера — диспетчера.
Часа через два мы поднялись на непрерывном лифте в мой кабинет. Здесь я нашел обычную в этот час метеорологическую сводку с Диксоновской радиостанции.
Сводка была неприятной: с северо-востока быстро надвигается сильная пурга.
— Знаете, Женя, — сказал я, — пожалуй, было бы лучше, если бы Кечмаев отложил приезд к нам. Пурга в тундре — мало подходящее время для дружеских визитов.
— Да, конечно, — согласилась Женя. — Но он ведь тоже получил эту сводку. Вероятно, он ее принял во внимание. Надо все-таки поговорить с ним.
