Уильям Тенн - Шоколадно-Молочное Чудище
Картер сдался, закурил и посмотрел поверх серьезного, но из-за этого не менее очаровательного лица девушки. На безобразно толстую девочку, чей жирный зад не умещался на стуле, рот безостановочно поглощал шоколадно-молочный коктейль, а глаза неотрывно смотрели на него. И как-то так получилось, что именно он был вынужден первым отвести взгляд.
— ...даже на уроке рисования, — продолжала Лия. — Она никогда не рисует ничего другого. Этот выдуманный мир абсолютно реален для бедной девочки — такой одинокой, такой истосковавшейся по друзьям! Ничего иного от ее рисунков я уже и не жду — только плоское голубое небо с овальными розовыми облаками, только странные птицы с изогнутыми крыльями, только шоколадная река и кусты, на которых висят всякие сладости. Правда, для ребенка с ее интеллектом графика чуть-чуть слабовата. Она рисует примерно так, как дети возрастом младше ее года на два. Но этого следовало ожидать: у нее чисто буквальный, концептуальный, можно сказать, склад ума...
Можно также сказать, что избранная для разговора тема раздражала Картера тем, что без всякой пользы уводила разговор в сторону. Зажав в зубах сигарету, Картер снова осторожно перевел взгляд на Шоколадно-Молочное Чудище; ее глаза по-прежнему были прикованы к нему. Что она в нем такого притягательного нашла? А-а, понятно. Наверняка ее отец типичный бизнесмен с Мэдисон-авеню: одежда, вот что, скорее всего, ее привлекало. Картер имел все основания гордиться своим гардеробом. Его одежда была выдержана в нарочито хорошем вкусе — сочетание бросающейся в глаза строгости и едва заметного налета вульгарности.
Да, так оно и есть. Он напоминает ей отца. Ее богатого папочку.
Почувствовав, что начинает собой гордиться, Картер в резком приступе отвращения загасил окурок. Вот уж эта чертова музыка Мэдисон-авеню, до чего же она прилипчива! Вы смеетесь над ней, высмеиваете перед другими, читаете книги, где ее высмеивают, — а потом сами вдруг замечаете, что мотивчик-то у вас на губах. Картер ей напомнил отца, вице-президента банка, скорее всего — человека преуспевающего. Ну и что здесь такого? Разве это свидетельствует о том, что Картер Браун погряз в буржуазности? Вовсе нет, вовсе нет. Он всего лишь хорошо образованный, умный и удачливый молодой человек, сумевший пробиться в хорошо оплачиваемый, интеллектуальный бизнес, изюминкой которого как раз и является удача.
И при всем при том, добавил он справедливости ради, такой циничный и недалекий, что при виде девочки, столь вопиюще, столь ужасающе несчастной, ему в голову не пришло ничего иного, кроме этого остроумного и — увы! — достаточно меткого прозвища.
Теперь Лия. Лиина корневая система чересчур тесно сплетена с корнями других людей. Она любит свою работу, но явно вкладывает в нее слишком много души. Да, так оно и есть. Достаточно послушать ее разговоры! Посмотреть в ее сияющие глаза!
— ...Остальные дети были просто ошеломлены. Или вот еще, когда я попросила их загадывать загадки. Знаешь, что загадала Дороти, когда подошла ее очередь? Только вдумайся, Картер. Она задала классу такой вопрос: «Кто съест вас скорее — огромная гусеница или миллион крошечных львов?» Вот я и говорю, что девочка с таким богатым воображением...
— С таким неумением приспосабливаться к окружающей обстановке, — поправил он. — Знаешь, по-моему, она серьезно больна. Интересно было бы проверить ее на тест Роршаха. Огромная гусеница или миллион маленьких львов... надо же такое придумать! Не знаешь, ее когда-либо водили к психотерапевту?
Лия мрачно улыбнулась.
— Ее родители люди состоятельные, я тебе уже говорила. Подозреваю, что она использует все преимущества своего положения. Включая и бесконечные стычки из-за того, к какому ей доктору ходить, папиному или маминому. В чем девочка действительно нуждается, того ей никто дать не может: других родителей или, по крайней мере, одного из них, но чтобы он на самом деле заботился о ней.
С этим Картер никак не мог согласиться.
— Гораздо больше толку было бы, если бы нашлась пара ребят, которые относились бы к ней с симпатией и приняли бы ее в свой круг. Если и существует что-то, что можно вывести из анализа нашего поведения, так это то, какие мы, без всяких исключений, общественные животные. Без цементирующей среды товарищества, без интереса и одобрения хотя бы немногих наших сверстников, мы не просто перестаем понимать, что к чему, — мы вообще не можем считаться людьми. Отшельники никакие не люди; не знаю в точности, кто они такие, но не люди наверняка. А поскольку этот ребенок психологический отшельник, на самом деле она тоже не человек. Она что-то другое.
Минут через пятнадцать стало ясно, что успех у Лии ему обеспечен. Однако к этому моменту он слишком прочно увяз в проблеме, каким образом можно помочь ребенку вроде Дороти обрести друзей. Это стало чем-то вроде idee fixe, хотя его специальностью была психология групп, а не личностей; и, как всякая idee fixe, она настолько завладела им, что все остальное отступило на второй план.
В конце концов именно Лия сменила тему их разговора; именно Лия намекнула на возможность следующей встречи. Он сумел взять себя в руки и заговорил о том, что они будут делать, когда вечером в следующую пятницу она приедет в город на свидание с ним. В итоге все обернулось как нельзя лучше.
Но когда они покидали кафе, Картер бросил через стекло витрины последний взгляд на Шоколадно-Молочное Чудище. Повернувшись на своем стуле, она, все еще с соломинкой во рту, следила за ним глазами, которые наводили на мысль о паре изголодавшихся акул.
А дальше, ясное дело, она шла за ними до самого дома Лии. Что она с ним все-таки сделала? И как она это сделала? И... зачем?
Он сердито пнул ногой камень, наблюдая за тем, как тот запрыгал по траве и с всплеском плюхнулся в густую коричневую реку. Интересно, Дороти извлекла этот камень из реального мира? Как? Зачем? Впрочем, «зачем» — понятно. Наверное, проверяла таким способом свое могущество.
Могущество? Может, нужно другое слово? Талант, или дар, или необычные способности — так, пожалуй, будет вернее.
Теперь, если учесть достаточно развитое мышление, если учесть, что в детском сознании обитает сильная личность, чувствующая себя несчастной, если учесть непопулярность у товарищей и общий невроз, обостривший это мышление и добавивший сил этой личности, то... что? Что из всего этого получится?
Внезапно он вспомнил, о чем думал непосредственно перед тем, как очутился в этом леденцовом мире. Он только что расстался с Лией, с удовольствием представлял себе вечер пятницы, как вдруг заметил девочку и снова подумал, что у нее точно проблемы. Это надо же! Она шла за ними от самого кафе, по-прежнему одна. В своем ли она уме?
