Роберт Силверберг - Море лиц
— Можно мне называть вас Эйприл, мисс Лаури?
— Как вам угодно.
— По-моему, это не такой уж страшный уровень интимности между врачом и пациентом?
— Это не имеет значения.
— Вы всегда пожимаете плечами, отвечая на вопрос?
— Я не замечала, что делаю это.
— Да, пожимаете плечами. И стараетесь, чтобы ваше лицо ничего не выражало. Хотите быть недоступной для понимания.
— Может быть, так я чувствую себя в большей безопасности.
— Но кто враг?
— Вам об этом известно больше, чем мне, доктор.
— Вы действительно так считаете? Наверно, это преувеличение. Внутри вашей головы вы, а не я. Вы знаете о себе больше, чем я когда-либо узнаю о вас.
— Вы всегда можете проникнуть внутрь моей головы, если пожелаете.
— И вас это не испугает?
— Это может убить меня.
— Я удивлен, Эйприл. Вы гораздо сильнее, чем сами о себе думаете. Вы также очень красивы, Эйприл. Знаю, это не имеет отношения к делу. Но так оно и есть.
Остров очень маленький. Я могу судить об этом по резкому изгибу береговой линии. Я без сил распростерся на отмели, лицом вниз, погрузив пальцы в теплый влажный песок. Солнце палит нещадно; я чувствую, как волны жара обрушиваются на голую спину. На мне лишь оборванные, выцветшие голубые джинсы, очень тесные, грубо обрезанные на уровне колена. Пояс пропитался водой, на нем скопились кристаллы соли, как-будто я дрейфовал в море несколько дней. Может, так оно и было. Здесь трудно сохранить верное ощущение времени.
Нужно встать. Нужно исследовать остров.
Поднимаюсь. Легкое головокружение? Да. И все же я упорно иду вверх по некрутому склону побережья. Пятьдесят метров вглубь, светлые тени на светлой песчаной почве, нечетко очерченные; из песка торчат округлые белые коралловые валуны. Иссохшая почва. Тем не менее какая буйная тут растительность! Сплетенные вьющиеся растения стоят стеной. Длинные гладкие тропические листья с округлыми концами и большими прожилками. Сморщенные стволы пальм. Негромкий шум прибоя — вш-ш-ш! вш-ш-ш! — создает фон для всего остального. Какое голубое море. Какое зеленое небо. Вш-ш-ш!
И что это за лицо в небе?
Женское лицо. Ирэн? Эйприл? Черты лица расплываются. Но я определенно вижу его, да, оно парит в нескольких сотнях метрах над водой, как будто отраженное от пронизанной прожилками света поверхности океана: отблеск, излучение. Что бы это ни было, оно имеет форму изящного лица — ноздри, губы, брови, щеки. Определенно лицо, причем не одно. Мой напряженный взгляд заставляет его раскалываться снова и снова, так что в результате в воздухе повисает целый их ряд, десять, сотня, тысяча лиц, вокруг меня повсюду лица, море лиц. Они кажутся такими серьезными. Улыбнитесь! Словно по команде, лица улыбаются. Так гораздо лучше. От этой улыбки сам воздух становится радостнее. Лица сливаются, делаются то неясными, то отчетливо различимыми, частично перекрывают друг друга, пляшут, плывут, плавятся, текут. Миражи, порождаемые жарой. Очень милые миражи. Дочери солнца. Мой взгляд скользит мимо них, выше, в ясную голубизну безоблачного неба.
Ястребы!
Ястребы здесь? Может, это чайки? Птицы безостановочно кружат, темные силуэты на фоне слепящего неба, крылья широко раскинуты, перья напоминают пальцы, клювы свирепо изогнуты. Они ловят в горячем воздухе крупных насекомых и улетают прочь. И снова нет никаких птиц, только лица, по-прежнему улыбающиеся. Я поворачиваюсь к ним спиной и медленно бреду через подлесок, чтобы лучше ознакомиться с островом, который подарило мне море.
Пока я держусь неподалеку от моря, идти не составляет труда, другое дело, если я попытаюсь углубиться в плотно заросшую внутреннюю часть. Я потихоньку продвигаюсь влево, следуя за обглоданной морем линией берега, но не успеваю пройти и ста шагов, как делаю новое открытие: остров дрейфует.
Бросаю взгляд в сторону моря и на горизонте вижу темную линию дальнего берега, окаймленную горными пиками, в одном-двух днях плавания отсюда. Минуту назад в этом направлении я видел лишь море. Можно, конечно, предположить, что горы только что выросли, но более вероятно, что течение, медленно поворачивая остров, лишь сейчас позволило заметить их. Да, так оно, видимо, и есть. Я надолго застываю на одном месте, и возникает ощущение, что я вижу горы сначала под одним углом, а потом немного под другим. Как еще объяснить такой эффект параллакса?[4] Остров определенно смещается по глади беспредельного моря, и я вместе с ним.
Выдающийся молодой американский психиатр Ричард Бьернстренд начал свое экспериментальное лечение мисс Эйприл Лаури 3 августа 1987 года. За пятнадцать дней удалось выявить ключевую точку расстройства, и доктор Бьернстренд рекомендовал погружение вглубь сознания пациентки — метод, все более популярный в Соединенных Штатах. Врач мисс Лаури поначалу выступал против такого лечения, но последующие консультации убедили его в ценности этого подхода, и 19 сентября начало было положено. Мы рассчитываем по мере развития проекта ознакомиться с отчетами доктора Бьернстренда.
— А если ты влюбишься в нее? — спросил Леон.
— И что с того? — сказал я. — Психиатры всегда влюбляются в своих пациенток. Рейх женился на одной из своих пациенток, и Фенихел тоже, и десятки более ранних психиатров имели романы со своими пациентками, и даже Фрейд, к которому это не относится, известен тем, что заглядывался на…
— Фрейд жил в незапамятные времена, — сказал Леон.
Сейчас я уже полностью обошел остров. По моей оценке, это заняло четыре часа, поскольку вначале солнце было почти прямо над головой, а сейчас на полпути к горизонту. Мне казалось, в этих широтах солнце даже летом садится рано, возможно, где-то в половине седьмого.
Все время, пока я обходил остров, он двигался устойчивым курсом, повернувшись одной стороной к морю, а другой к темной гряде гор. И все же остров продолжал дрейфовать, поскольку горы чуть-чуть меняли свое расположение относительно него и сам далекий берег становился все ближе. (Хотя это могло быть иллюзией.) В нижней части неба лица появлялись, исчезали и появлялись вновь: Эйприл, Ирэн, Эйприл, Ирэн, Эйприл, Эйприл, Ирэн. Иногда они улыбались мне. Иногда нет. Я видел, как одна из Ирэн подмигнула мне; когда я снова посмотрел на нее, это уже была Эйприл.
На этом маленьком острове тем не менее присутствовало несколько отчетливо различимых географических зон. На той стороне, где я в самом начале выбрался на берег, близко друг к другу росли пальмы, позади которых берег мягко спускался к морю. Я совершенно произвольно обозначил эту сторону как восточную. Западная сторона низкая, высохшая, заросшая густо переплетенным кустарником. На севере высокий коралловый гребень, изогнутый, с плоскими склонами, круто обрывающийся к воде. Белые пенистые волны без устали обрушиваются на закругленные пики и купола испещренной кавернами коралловой стены. На южном берегу дюны, прямо как в Сахаре; их желтовато-розовые гребни смещаются прямо у меня на глазах. В центре остров вздымается к пику высотой около пятидесяти метров над уровнем моря, и, очевидно, в его порах существуют глубокие «карманы», в которых задерживается дождевая вода, поскольку растительность здесь богатая и сильная. В нескольких точках я попытался пробиться внутрь острова и в одном месте наткнулся на болотистую область засасывающего зыбучего песка, в другом — на прохладную, темную прогалину с туннелями и муравьиными курганами, а в третьем — на рощу широко раскинувших ветки низких фруктовых деревьев.
