Денис Луженский - Выход дракона
— Не забыл, — Чейз позволил себе снисходительную улыбку. — Всегда помню то, что сам же и придумал. Только это — совсем другая песня, Олаф. Никаких имплантатов, никакой искусственной мишуры… всего лишь небольшая стимуляция твоих собственных физических возможностей. Это ты их побеждаешь, ты сам. А я просто немножко тебе помогаю.
— Да дело твоё, — повёл могучими плечами гладиатор, — не люби кого хочешь. Я вот, к примеру, когда-то азиатов не любил. Япошек, китаёз, русских — всех скопом. Потом понял: кровь-то у всех одного цвета. Когда превращаешь чужую физиономию в сырой стейк, разрез глаз перестаёт тебя беспокоить.
— Русских? — Чейз с иронией приподнял левую бровь. — Русских-то каким местом… а впрочем, неважно. К твоему сведению, мы с тобой своим благополучием обязаны одному русскому яйцеголовому.
— Да ну? — Рейнборн скорчил скептическую гримасу.
— Я серьёзно. Эндрю Стеклов, ты о нём вряд ли слышал… Ладно, хватит болтать, время — деньги.
Покинув диван, Чейз подошёл к офисному столу. Позади высокого эргономичного кресла за стенной панелью скрывался старый добрый «Крез» — небольшой взломостойкий сейф с архаичной панелью кодового замка. «Чем проще, тем надёжнее, — любил говорить менеджер Белого Тигра. — Кто всерьёз захочет открыть, тот по-любому откроет. От спеца не защитишься, а от любителя хватит и нашего дедули». Впрочем, Рейнборн всегда подозревал, что толстяк несколько лукавит, и отнюдь не из прихоти давит на кнопочки замка разными пальцами.
В глубине сейфа негромко лязгнули ригели запоров, крышка мягко откинулась, вспыхнула подсветка. Заглядывать в бронированное брюхо «Креза» Рейнборну давно уже было не интересно, он прекрасно знал, что там лежит: две пачки мелких потрёпанных купюр и картриджи «Татукор Нано» — три с чёрной маркировкой, два с зелёной. Купюры — это, что называется, для отвода глаз, мелочёвка. Красочка, конечно, стоила недёшево, но в сейфе хранилась вовсе не из-за цены. Чейз всего лишь соблюдал обычные меры предосторожности: «Татукор» перед боем могли подменить какой-нибудь токсичной дрянью — такое на его памяти в Амфитеатре случалось всего пару раз, но, как говорится, бережёного «Крез» бережёт.
— Ну, что сидишь? — он усмехнулся. — Лезь в «гроб».
«Гробом» и иногда ещё «железной девой» они между собой называли матричный косметограф, притаившийся в дальнем углу кабинета. Видом он, к слову сказать, больше напоминал полураздавленный кокон гигантского насекомого. Когда-то Рейнборна порядком это нервировало, но потом он привык.
Между тем, толстяк-менеджер быстро скормил косметографу два картриджа с краской — чёрный и зелёный. Затвор вкусно чавкнул, втягивая угощение, аппарат слабо загудел и «кокон» разломился пополам, открывая нежно-розовое мягкое нутро.
— Давай, давай, Олаф, — поторопил гладиатора Чейз, — времени мало.
— Успеем, — буркнул Рейнборн, устраиваясь внутри «железной девы».
Створки плавно сомкнулись, стало очень тесно и темно. Рейнборн расслабился, борясь с приступом слабой клаустрофобии. Полминуты прошло в тихом жужжании сканера, потом перед глазами вспыхнул предупреждающий сигнал и секунду спустя тело борца обожгли одновременные уколы нескольких сотен микроинъекторов. Боли не было, обнажённую кожу словно облили не слишком горячей водой.
Пс-с-с-ст! — удовлетворённо возвестил косметограф и вновь раскрыл свои тесные объятия, выпуская пленника. Всё, конец процедуры.
— Ну, как? — спросил Чейз.
— Как всегда, — Рейнборн хмыкнул. — Как в первый раз, пять лет назад.
Он подошёл к большому, в половину стены, зеркалу и добрых три минуты наблюдал, как на его теле проступает татуировка. Будто незримый художник в бешеном экстазе творения взмахивал кистью-невидимкой. На мускулистом, абсолютно лишённом жира торсе, на руках и ногах чудесным образом появлялись чёрные полосы и пятна. Рисунок охватывал каждый участок кожи, за исключением, разве что, паховой области. Лицо тоже преобразилось — благодаря продуманной асимметрии пятен и полос оно всё меньше походило на человеческое. «Татукор Нано» — «живая краска», коктейль из косметических наноботов — творил обыденное, давно ставшее привычным чудо.
— Мяу, — сказал Рейнборн своему отражению. Чейз за его спиной фыркнул.
— Кр-расавец! Настоящий зверь!
— Пока не настоящий, — гладиатор со значением провёл пальцами по татуированному бицепсу. Где-то там, под контрастно побледневшей кожей, среди каждой тысячи крошечных капсулок «живой краски» затерялись десятки малышей совсем другого роду-племени. Эти чужаки изначально обитали в картриджах с фальшивой зелёной маркировкой, а теперь стоит им лишь на несколько секунд попасть под свет голопрожекторов — все они лопнут, как созревшая лягушачья икра, и их содержимое пойдёт на штурм кровеносной системы…
— Олаф, — в голосе Чейза послышалось едва уловимое напряжение, — я тут обдумывал перспективы…
— Я в порядке, Хэм, — спокойно произнёс Рейнборн. — Всё под контролем.
— Чёрт, — толстяк развёл руками и улыбнулся несколько натянуто, — мне тоже так казалось. Сломанные руки, свёрнутые носы, зубы по всей арене — это нормально, за такое нам и платят. Но когда ты просто берёшь, и у всех на глазах приканчиваешь противника…
— Брось, Хэм. Он просто проиграл. Совсем. Так случается.
Рейнборн с удовольствием потянулся. Сейчас, когда татуировка наконец-то легла на его тело, к нему возвращалась привычная уверенность в себе.
— Помнишь, я ведь выходил в Стакан неделю назад. Никого не убил.
— Не убил, — согласился Чейз, — всего лишь выбил претенденту к чертям коленную чашечку и локтевой сустав в труху превратил. А прошлому оставил на память два сломанных ребра и трещину в лучевой кости.
— Ты это записываешь, что ли? — поинтересовался Рейнборн.
— Записываю. И потом ещё наизусть учу. Олаф, послушай меня…
— Говорю же, я в порядке. Дзёнсай сам напросился. Остался бы лежать — остался бы жить.
Толстяк вздохнул.
— В Лиге не понравится, если ты ещё кого-нибудь уложишь наповал посреди арены. Там будут недовольны. Понимаешь?
— Понимаю, — легко согласился Рейнборн. — Я не стану его убивать, обещаю. Я и не собирался. Я даже этого не хочу. Сломаю парню пару-тройку костей. В назидание. И всё.
* * *«Это ты их побеждаешь», — сказал гладиатору Чейз. Обычная ободряющая ложь… ну, во всяком случае, полуправда. И оба на этот счёт никогда не питали глупых иллюзий. Собственно, потому бывший нанотехник и выбрал когда-то Олафа — он увидел в глазах борца спокойную трезвую оценку собственных сил. Олаф Рейнборн ясно понимал, что чемпионом ему не бывать. Самое большее — эффектным статистом, красивой грушей для битья. Единственная роль у «груши» — принимать чужие удары, и если очень повезёт — это будут удары будущих звёзд.
